Лабиринт продолжил изыскания, вводя одно за другим произведения композиторов в Машину-Хранительницу, пока лес за домом не заполнился ползучими и блеющими существами, кричащими и дерущимися в ночи. Было много странных созданий, которые пугали и поражали его. Насекомое брамс имело множество ножек, торчащих во все стороны, и походило на круглую сороконожку. Оно было низким и плоским, покрытым ровным пухом. Насекомое брамс было себе на уме и быстро сбежало, прилагая все усилия для того, чтобы скрыться от зверька вагнера, появившегося перед этим. Зверек вагнер был длинным и цветистым. Похоже, он обладал особым норовом и доктор Лабиринт слегка его побаивался, как и жуков бахов, круглых похожих на мячик созданьиц, целое стадо которых получилось из сорока восьми прелюдий и фуг. Была здесь угловатая птичка стравинский и многие другие.
Всем им он позволял отправиться прочь в чащи, и они убегали, прыгая, уползая, каждый по-своему. Однако, чувство ошибки не покидало его. Каждое появляющееся создание вызывало у него глубокое удивление. Ему казалось, что он совсем не может влиять на результаты. Его очень беспокоило, что все это не зависит от него из-за какого-то мощного и неведомого закона. Все эти создания формировались и изменялись под влиянием какой-то сложной и безликой силы, силы которую Лабиринт не мог выявить или постичь. И это его пугало.
* * *
Лабиринт замолчал. Я подождал некоторое время, но казалось, что он и не собирается продолжать. Я посмотрел на него. Старик глядел на меня как-то странно и несколько жалобно.
— Я действительно ничего больше не знаю, — сказал он, — я давно не был там, в лесу. Я боюсь… Я знаю, что-то там происходит, но…
— А почему бы нам вдвоем не пойти и не взглянуть?
Он облегченно улыбнулся.
— Я надеялся, что вы это предложите. Вся эта история начинает меня утомлять.
Он откинул одеяло и встал, поправляя одежду.
— Что ж, пошли.
Мы обошли дом и по ровной утоптанной тропинке пошли в лес. Все вокруг было диким и хаотическим, разросшимся, густым, неухоженным морем зелени.
Доктор Лабиринт шел впереди, раздвигая ветки, заслонявшие тропинку, наклоняясь и пробираясь вперед.
— Ну и местечко, — заметил я.
Мы шли уже довольно долго. Лесная чаща была темной и сырой, солнце еще не село полностью и легкая мгла, создаваемая листвой, окутывала нас.
— Сюда никто не приходит.
Док неожиданно остановился и осмотрелся.
— Может быть лучше, нам вернуться и захватить мое ружье. Я не хотел бы, чтобы случилось что-нибудь нехорошее.
— Вы уверены, что дела обстоят так плохо? — я подошел к нему и остановился.
— Может быть, не все так плохо, как может казаться.
Лабиринт осмотрелся. Ногой ткнул в сушняк.
— Они вокруг нас, повсюду и наблюдают за нами. Вы чувствуете это?
Я рассеянно кивнул.
— Что это?
Я поднял тяжелую, трухлявую ветку с остатками опавшего грибка и отбросил от дороги. Невдалеке возвышалась бесформенная и бесцветная кучка листвы, наполовину засыпанная землей.
— Что это? — повторил я.
Лабиринт напряженно и опасливо посмотрел под ноги. Он бесцельно начал пинать листву. Я почувствовал себя неуютно.
— Да это зачем, черт возьми! — воскликнул я. — Для чего это?
Лабиринт медленно поднял взгляд на меня:
— Это зверек шуберт, — прошептал он. — Или точнее тот, кто раньше был им. Их осталось, однако, не так много.
Зверек шуберт — так звали того зверька, который прыгал и блеял, как глупый и игривый ягненок. Я наклонился и посмотрел на холмик, стряхнув несколько листьев и сучков с него. Да, он был мертв. Его пасть раскрыта, а тело распорото поперек. Муравьи и микробы усердно работали над ним. Он уже начал разлагаться.
— Но что же случилось? — спросил Лабиринт. — Кто же мог сделать это?
Раздался шум. Мы быстро повернулись.
Вначале мы ничего не увидели. Затем кусты зашевелились, но мы так и не смогли определить, что за существо появилось перед нами. Оно было худым, длинным и огромным, со светящимися глазами. Мне показалось, что оно чем-то похоже на койота, разве что крупнее. Его шерсть была спутанной и короткой, его пасть слегка приоткрылась, когда оно молчаливо и изучающе рассматривало нас, как бы удивляясь диковинным существам, внезапно вторгшимся на его территорию.
— Это зверек вагнер, — тихо сказал Лабиринт. — Но он изменился. Очень изменился. Я с трудом узнал его.
Существо понюхало воздух, ощетинилось. Неожиданно нырнуло в сумерки и растворилось там.
Некоторое время мы стояли молча. Наконец Лабиринт прервал молчание.
— Итак, это то, во что он превратился, — сказал он. — Я с трудом верю. Но почему все это случилось?
— Адаптация, — сказал я.
— Когда вы выбрасываете на улицу обычного домашнего кота, он становится диким. Или, например, собаку…
— Да, — кивнул он. — Собака становится волком, чтобы выжить. Таков закон леса. Я предугадывал это. Это случается довольно часто.
Я еще раз взглянул на трупик, лежащий на земле, и затем на молчаливые заросли вокруг. Адаптация, может ли быть что-либо более худшее. Такая мысль возникла в моей голове, но я ничего не сказал.
— Я бы хотел взглянуть на других, — сказал я. — На некоторых других.
Давайте поищем остальных.
Он согласился. Отбрасывая ветки и листву с нашего пути, мы начали пробираться через высокую траву. Я нашел палку и пользовался ей как посохом, а Лабиринт, близоруко всматриваясь под ноги, помогал себе руками и коленями.
— Даже дети превращаются в зверенышей, — сказал я. — Вы помните, был ребенок-волк в Индии? Никто не верил, что то были обычные дети.
Лабиринт кивнул. У него был грустный вид и было нетрудно догадаться, из-за чего. Он ошибся, его замысел был ошибочным, и последствия всего этого становились ему все более очевидными. Музыка сможет выжить в живых существах, однако не стоит забывать урок садов Эдема: как только завершается процесс создания существа, оно начинает жить, и с этого момента перестает быть собственностью создателя, лишая его возможности по собственному желанию управлять и исправлять это существо. Бог, наблюдая за развитием человека, наверное, испытывал такую же печаль и собственную незначительность, как и Лабиринт, наблюдающий за своими созданиями, изменяющимися и развивающимися для того, чтобы выжить.
То, что его музыкальные создания выживут, уже ничего не значило для него, потому что он создавал их для того, чтобы уберечь прекрасное от осквернения и гибели, а на его собственных глазах проявился совершенно другой процесс. Док Лабиринт взглянул на меня, его лицо было исполнено печали. Он обеспечил им выживание, но тем самым был уничтожен всякий смысл и ценность того, что должно было быть сохранено. Я попытался улыбнуться ему, но он быстро отвел взгляд.
