Разумеется, у Саймона и мысли не было о продолжении работы. Ему требовалось время, чтобы переварить и всесторонне проанализировать свое удивительное достижение.
Ему на подмости передали широкоугольный фотоаппарат, и Саймон сделал несколько снимков. В темной комнате по соседству со студией негативы тут же были проявлены и отпечатаны. Уходя из студии, каждый из шестерых приятелей имел в кармане хотя бы одну фотографию. Они улыбались друг другу так, словно владели великой тайной. По дороге домой каждый то и дело извлекал из кармана свой фотоснимок и жадно его разглядывал.
При встрече на следующей неделе им нашлось, что обсудить. Толли воспользовался новой фразой, играя джем-сейшн [3] в узком кругу и выступая в прямом эфире по радио. Импровизации растянулись на целых два часа, а когда Толли показал коллегам-музыкантам фотографию того, что они играли, те буквально завизжали от восторга. Радиопередача тоже была успешной: у Толли появился новый толстосум-спонсор.
Гориес Макинтош добился феноменального успеха, применяв фотоснимок пятна в качестве “кляксы Роршаха” [4]. Одна из его пациенток, “звезда” экрана, разглядела в пятне своего воображаемого ребенка от кровосмесительной связи и за единый сеанс рассказала гораздо больше, чем за предыдущие сто сорок. Кроме того, Макинтошу удалось сломать еще два ментальных барьера [5], а трое кататоников [6] в психиатрической лечебнице, увидев фотографию, вскочили на ноги и пустились в пляс.
Лестер Флегиус с некоторой запинкой сообщил о том, что он использовал, по его словам, “слабое подобие пятна” для привлечения внимания публики к новой рекламе из серии “Промышленный дизайн для дома”.
Лафкадио Смитс, который имел большой опыт заимствования идей у Саймона Гру, бесстыдно заявил, что воспроизвел пятно в виде узора на белье. Это белье уже с руками отрывают в пяти художественных салонах города, а трое девочек в его, Лафкадио, берлоге вовсю строчат новое. Он приготовился к взрыву негодования со стороны Саймона, собираясь предложить тому полюбовную сделку с учетом процентов от процентов, но свободный художник никак не прореагировал на нахальство Смитса. Его словно одолевали какие-то неотвязные думы.
Дело заключалось в том, что картина не продвинулась дальше того первого пятна.
Улучив момент, Норман Сейлор заговорил об этом с Гру.
- Меня словно что-то не пускает, - признался тот с облегчением. - Стоит мне взять в руки кисть, как я начинаю бояться, что испорчу рисунок, и на том все кончается. - Он помолчал. - А еще я попробовал рисовать на маленьких листах бумаги. Пятна, которые получаются, выглядят зеркальными отражениями большого! Такое впечатление, что ничего иного я изобразить не способен. - Саймон нервно рассмеялся. - Что ты насчет всего этого скажешь, Норман?
Антрополог покачал головой.
- Я изучаю пятно, пытаюсь определить его место в континууме примитивных знаков и универсальных символов сна. С наскока тут не разберешься. Что же касается твоего… э… воображаемого барьера, я бы посоветовал тебе замазать пятно новым. У нас есть фотографии, так что мы ничего не потеряем.
С сомнением кивнув, Саймон посмотрел на левую руку - и быстро схватил ее правой, дабы унять подергивание кисти в знакомом ритме.
Если на встрече друзей через неделю после знаменательного события можно было говорить об энтузиазме, то через две недели энтузиазм сменился эйфорией. Мелодия Толли породила новое направление в музыке - драм-н-дрэг [7], которое обещало составить серьезную конкуренцию рок-н-роллу. Самого же барабанщика пригласили принять участие в телевизионной передаче. Единственная сложность состояла в том, что новых тем у музыкантов не возникало. Мелодия драм-н-дрэга была построена на повторах или в лучшем случае переработках первоначальной фразы. Со странной неохотой Толли упомянул также, что отдельные стиляги начали приветствовать друг друга притоптываньем в ритме бум-пампампам-бим-бам-бом.
Излечив нескольких считавшихся неизлечимыми и годными разве что для лоботомии [8] больных, Гориес Макинтош произвел сенсацию в медицинских кругах. Коллеги со степенями докторов медицины перестали, обращаясь к нему, подчеркнуто выделять “мистер”, а кое-кто даже, выпрашивая у него копию карты ТМВКР (теста Макинтоша на восприятие кляксообразного рисунка), именовал его “доктором”. Ему прочили место заместителя главного врача той самой клиники, где он работал в должности рядового психиатра. Правда, он рассказал друзьям, что некоторые пациенты взяли себе в привычку играючи колотить друг дружку, бормоча при этом нечто вроде “трам-тамтамтам-трам-там-там”. Все шестеро интеллектуалов отметили сходство в поведении больных Гориеса и пижонов Толли.
Первый из “привлекателей внимания” Лестера Флегиуса (разумеется, в форме пятна) начал действовать сразу же по внедрении: в штаб-квартиру фирмы его заказчика в тот же день позвонил добрый десяток директоров и президентов родственных компаний, и всех их очень и очень интересовал привлекатель. Лафкадио Смитс сообщил, что арендовал еще одно помещение, открывает филиалы по изготовлению платьевых тканей, шелковых галстуков, абажуров и обоев и по уши увяз в судебных разбирательствах с несколькими крупными фирмами. И вновь Саймон Гру удивил Смитса тем, что не закричал “держи вора” и не потребовал приличествующей компенсации. Свободный художник казался еще более отстраненным, чем неделю назад.
Перейдя из жилой половины его квартиры в студию, друзья поняли причину меланхолии Саймона.
Пятно выглядело так, словно ему вздумалось почковаться. Со всех сторон его окружало множество меньших по размеру пятен. Цветовая гамма, надо сказать, подобрана была безупречно. Однако каждое из пятнышек, будь оно хоть вполовину меньше первого, оставалось все-таки точной его копией.
Лафкадио Смитс поначалу не поверил, что Саймон рисовал эти пятна в своей излюбленной манере - свободным махом кисти с подмостей. Даже когда Саймон продемонстрировал ему, что при всем желании столько раз скопировать пятно попросту невозможно, Лафкадио, будучи искушен в придании серийным изделиям вида ручной продукции, по-прежнему отказывался верить собственным глазам.
Тогда Саймон устало взобрался на подмости и не глядя тряхнул кистью над холстом. На полотне возникли очередные копии большого пятна, и Лафкадио вынужден был признать, что с рукой Саймона случилось нечто загадочное и даже пугающее.
