ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Мое состояние, по-видимому, ухудшились. Уже третий день доктор старательно избегал всяких разговоров со мной. Старшая сестра сурово смотрела на меня, поджав свои тонкие губы, и ничего не отвечала на мои вопросы, а младшая была особенно внимательна.
Я помещался в одном из горных санаториев для туберкулезных, расположенных близ Женевского озера. Сюда прислали меня врачи, чтобы я лечился здесь живительными лучами солнца, воздухом и усиленным питанием. Каким-то неизведанным для меня путем туберкулез, эта ужасная болезнь, уносящая тысячи людей в могилу, проник ко мне в почки. Лечение хирургическим путем было отвергнуто на большом консилиуме, составленном из самых известных специалистов Парижа. Единственным спасением для меня был признан этот санаторий, и вот я уже пятый месяц здесь, на вершине горы, в небольшом двухэтажном деревянном домике над пропастью. Внизу озеро. Рядом еще несколько санаторных построек. Вокруг луга с побуревшей осенней травой, а вдали видна опушка соснового леса. Я лежу целый день в шезлонге, подставив под горячие лучи сверкающего солнца свою обнаженную спину. Я усиленно питаюсь, я дышу чистым горным воздухом с утра до ночи и даже ночью, так как мой шезлонг стоит на открытой веранде, а ночью в моей комнате никогда не закрывается окно. Я проделываю всё то, что предписывает современная медицина, и тем не менее с каждым днем мне становится всё хуже и хуже.
Три дня тому назад меня перевели в этот дом, и я хорошо понимаю, что это значит. Дом стоит на отлете, от него дорога идет прямо на кладбище; сюда переводят всех пациентов, за жизнь которых начинают опасаться. Директор санатория не хочет, чтобы отдыхающие видели покойников. Зачем тревожить их печальной картиной? Здесь люди не умирают, они исчезают, уезжая вниз, к озеру, по электрической железной дороге, или переселяются на вечное упокоение на кладбище, прикрытое, однако, от санатория небольшим леском…
Я, молодой, еще так недавно вполне здоровый человек, только что, как говорится, вышедший в люди, подающий большие надежды, — ибо мои изобретения запатентованы во всех странах и нашли широкое распространение, — я, которому предстояла большая будущность, я должен умереть от каких-то туберкулезных бактерий! Какая несправедливость! И какой ужас — чувствовать себя полностью беспомощным! Я лежал в своем кресле, постоянно повторяя себе, что не могу умереть и что не умру, между тем как здравый смысл говорил мне, что смерть неминуема.
Сегодня умер мой сосед. Еще вчера я с ним разговаривал. Он вовсе не подозревал близости кончины, он вообще не отдавал отчета в своем положении. Сегодня утром, не видя его, я спросил сестру, что с ним — она замялась и потупила глаза.
Я больше не спрашивал. Я ужаснулся. Сегодня не стало его, завтра не будет меня. Я решил бежать. Куда? Зачем? Не знаю, всё равно, лучше умереть в Париже, среди привычной обстановки, среди знакомых, друзей, умереть вдруг, сразу, без подготовки, чем ждать конца здесь, на фабрике смерти! Может, это и безумие, но я сделаю так.
Я сказал после обеда о своем решении младшей сестре. Она передала старшей, та доложила директору, и я еще раз убедился, насколько безнадежно мое положение. Меня отпустили с явным облегчением. Доктор, присутствовавший при моем отъезде, сказал, что он меня вполне понимает. Жизнь в санатории для таких деятельных, работящих людей, как я, слишком однообразна. Я могу поехать в Париж и, хотя я еще несколько слаб, могу там отдохнуть от санаторной скуки, а потом опять вернуться для дальнейшего лечения. Он весело улыбнулся, посмотрел на меня через свои очки, оскалил острые зубы, пожал мне руку и, когда экипаж уносил меня к станции электрической железной дороги, помахал на прощанье шляпой.
И вот я снова в своей маленькой уютной квартире на бульваре Hausman. Я чувствовал себя несколько разбитым и усталым после дороги, но настроение мое было приподнятым и радостным.
По комнате взад и вперед быстро шагал мой старый приятель и друг, инженер-электротехник Мишель Камескасс. Я сидел у пылающего камина, и мы оживленно разговаривали. Мы поговорили о последних политических новостях и незаметно перешли к любимой теме — о различных технических усовершенствованиях, предмете наших изысканий.
Камескасс был старше меня и уже прославил свое имя, между тем как я был, всё же, новичком в этой области.
Он только что выслушал подробный доклад о том, над чем я думал во время моего долгого пребывания в санатории, и теперь, бегая по комнате взад и вперед, как он обыкновенно делал во время глубокого размышления, казалось, мысленно проверял ценность моего сообщения.
Мы долго молчали. Наконец, он остановился подле меня, положил руку на мое плечо и, нагнувшись ко мне, проговорил:
— Прекрасная идея, прекрасная идея, мой друг, но только идея: до осуществления ее еще далеко. Впрочем, может быть, у вас имеется уже и вполне разработанный план?
Я указал ему на портфель, лежащий рядом на маленьком столике:
— Вот здесь находится рукопись. Моя работа может считаться вполне законченной. Все детали много раз проверены, и я считаю, что ошибки быть не может. Если вы думаете, что моя идея заслуживает внимания, то осуществление ее обеспечено.
— Не внимания, Рене, а восхищения. Ваше изобретение гениально. Скоро вы затмите всех нас своей славой. Я говорю это вам не только как ваш друг, желающий сказать вам что-нибудь приятное, но и как человек, имеющий опыт в этих делах. Вы получите не только славу, но и прекрасную награду в виде кругленькой суммы денег!
Последние слова моего друга вернули меня к действительности. Я вспомнил о своей болезни, о своем безнадежном положении и решении моем вернуться в Париж. В последнее время мои денежные дела пришли в довольно скверное состояние. Теперь, перед смертью, я считал нужным привести их в порядок. У меня на руках была родная сестра, проживавшая в провинции, и я хотел во что бы то ни стало обеспечить ее после того, как мне удастся выгодно продать мое изобретение и заплатить свои, увы, довольно многочисленные долги.
— Рене, мой дорогой друг, — воскликнул он, — неужто вы опять впадете в вашу меланхолию? Право, ваше состояние не так ужасно, как вы это себе рисуете, и вести из санатория, которые я получал о вас от доктора, далеко не так пессимистичны. Вы проживете еще сто лет!
— Ну, будем думать, что мы бессмертны, — сказал я, стараясь улыбнуться. — Но всё же, на всякий случай, надо подумать и о смерти. Мало ли что может случиться. Вы поймете меня; я стараюсь получить как можно больше денег, чтобы привести все свои дела в порядок. И с этой целью побывал уже в некоторых министерствах, банках и частных предприятиях. Кстати, не знаете ли вы, кто такой господин Макс Куинслей?
