Напев звенел в благоуханном воздухе, ласкал, манил, дурманил медвяным напитком, пушистым зверьком сворачивался на груди...
И умолк.
— Приветствую тебя, о Бхарата, – внезапно пропели за спиной.
Путник, названный именем древнего царя, остановился как вкопанный. Не оборачиваясь, он улыбнулся – полю, джунглям, спящему ветру и колеснице Сурьи, куполу небосвода и ароматной траве, – прикрыл глаза и посоветовал:
— Не пугай меня, родич. Я человек горячий, я от неожиданности и убить могу.
Незримый собеседник засмеялся чистым высоким смехом и вынырнул из молодой поросли лимонника.
Лилово-смуглая кожа, вьющиеся черные кудри, собранные в замысловатую прическу, огромные удлиненные глаза, жемчуг улыбки; гибкое тело в переливах золотистого шелка, блеске многочисленных украшений и сиянии свежих цветов. Женственным подростком выглядел он, но взгляд его был отнюдь не женским и совсем не юношеским.
Двоюродный брат Арджуны по матери, Кришна, прозванный меж людей Джанарданой – Баламутом.
Аватар.
Не столь давно, в Кампилье Панчальской, когда младшие Пандавы решили женить Юдхиштхиру, а в результате женились полным числом, хитроумный Баламут, выручая родичей, мудрыми, а сверх того мутными и непонятными речами смягчил гнев царя Друпады и убедил последнего выдать дочь разом за пятерых мужей. Тогда он беседовал по преимуществу со старшим из братьев, не столь потому, что тот был рассудительней прочих, – прочие гуляли по кабакам самого скверного пошиба, пропивая холостую жизнь.
Когда хмель сошел и настала пора хлопать себя по лбу, вспоминая, что было содеяно накануне, колесница Баламута уже пылила в сторону Двараки, Юдхиштхира был в тоске, а осовевший от аватарской мудрости Друпада готовил для дочери пятерную свадьбу.
Сейчас, похоже, Баламуту вздумалось припомнить дни отрочества, проведенные в пастушьих становищах. Вдали у горизонта темной чертой виднелось стадо, и там же, отсюда невидимые, должны были возвышаться шатры.
Разумеется, аватару Вишну-Опекуна, да еще с некоторых пор царю следовало проводить дни отнюдь не среди пастухов и уж тем более не в одиночестве.
Впрочем, аватару виднее.
“Он был в желтом одеянии, сиявшем, как яркое солнце в полдень, – прозвенел в небесах видья-дхара, веселый небожитель из свиты какого-то бога, – украшен гирляндой из свежих благоуханных цветов дерева кунда. И столь прелестна была улыбка его, что он мог уловить в сети свои не только юных пастушек, но и самого всемогущего Каму...”
— Серебряный Арджуна приветствует Кришну Джанардану, владыку ядавов. Желаю тебе здравствовать, родич, – обкатанная фраза пролилась сама собой, как проливается с ладони тонкой работы золотая цепь. Сын Индры поклонился, храня на лице выражение, более уместное в дворцовых палатах; будто и не швырялся с утра орехами.
— И тебе того же, доблестный потомок Куру, – ответил Баламут, критически оглядывая гостя.
Право же, какой из него Каурав? Кауравы широки в кости, щекасты и быстро расплываются от безбурной жизни, а это живая молния, белый тигр, какими гордятся дашарны...
— Что привело тебя в земли ядавов? – продолжал Кришна, теребя кисточки тонкой шнуровки, украшавшей его флейту.
— Я рассчитывал лишь почтить тебя приветствием, о досточтимый, – развел руками Арджуна. – Мой путь лежит дальше, в город, называемый Кхандавапрастхой, где правит мой доброчестивый старший брат. Покинув дом своего отца, я возвращаюсь туда.
— Отца? – приподнял бровь Баламут. – Не в Питрилоке ли ты гостил?
— Зачем в Питрилоке? – удивился царевич. – В Амаравати.
— В Обители Тридцати Трех? – недоверчиво сказал Кришна и прочирикал на флейте что-то насмешливое.
— Именно.
Баламут покусал губы, прежде чем снова припасть к любимой дудке, и вдруг лихо пробежал пальцами по ладам. Столь же резко оборвав удалой мотив, он вскинул глаза и с лукавцей поинтересовался:
— И как же ты туда попал?
— Да здесь рукой подать, – разыгрывая недоумение, ответил Арджуна. С самого утра, начиная с удачной охоты на гандхарва, он находился в легкомысленном расположении духа. – Напрямик через северные горы, до вершины Меру, а там по путям сиддхов: на попутной колеснице добрался.
— На попутной колеснице? Может, сразу на Гаруде?
— На Гаруде в Вайкунтху летают, – предположил Арджуна. – Кому, как тебе, не знать.
Кришна глубокомысленно покивал и снова спросил:
— Амаравати, значит?
— Амаравати, – вздохнул Арджуна.
— Обитель Тридцати Трех?
— Обитель, – терпеливо согласился гость. – И именно Тридцати Трех.
— Апсары? – сощурился флейтист.
— Апсары, – приосанившись, подтвердил лучник.
— И силен же ты врать, родич, – с удовольствием сказал Кришна. – Почти как я.
— Да, соврать я мастер, – весело согласился Серебряный.
Баламут потупил лукавый взор и поднес к губам флейту.
...мелодия, лишенная связи и смысла, не соответствующая ни одной из установленных раг...
— Я тут еще лук чей-то по дороге подобрал... – все еще с улыбкой проговорил Арджуна, внезапно ощутив странное и почти стыдное желание. Прославленный воитель, подобно неловкому ученику-брахмачарину, возмечтал вдруг изумить встречного – чтобы тряхнул головой и метнулись по оленьей шее смоляные завитки, приоткрылись пухлые губы, вспыхнуло восхищение в прекрасных удлиненных очах; и флейта клялась, что солнце станет ярче и ветер свежей...
Гордость, яростная гордость царя-кшатрия пожаром Пралаи ожгла душу, но неласковая струна тетивы уже глухо звенела, соединив концы лука Гандивы, одного из трех Изначальных.
— А я не поверил! – чистым свирельным голосом воскликнул Кришна и рассмеялся.
...исчезло.
Серебряный скрипнул зубами, снимая тетиву, и мысленно попросил прощения у великого лука. Оставалось только дивиться себе.
— Да, – сказал Баламут, пристально глядя ему в глаза. – А можно мне из него стрельнуть?
— А можно мне на твоей флейте поиграть? – в тон ему ответил лучник.
Аватар снова засмеялся – смехом сладкоголосой птицы, хрустального бубенца, черной бамбуковой флейты, которую держал в руках, – странен и нехорош был этот смех, но понять это мог лишь обладатель искушенного слуха, а таковых в округе не водилось.
Серебряный улыбнулся в ответ.
Кришна склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, слышимому им одним, и с неожиданным дружелюбием предложил:
— Пойдем ко мне в гости. Пир закатим! Не Амаравати, конечно, но тоже неплохо... И апсары свои найдутся.
Арджуна охотно изъявил согласие и последовал за ним, размышляя: что бы сказал Баламут, узнав, что апсарами дело не ограничилось.
