— Но ведь мусульмане не верят в перевоплощение, — возразил я.
— Только не говори мне, что ты так хорошо знаешь ислам и его традиции, — усмехнулся Халид. — Важно то, что ты попробовал частицу жертвенного мяса.
— И что теперь? — испугался я.
— Для нас это добрый знак.
— Что он обозначает? — сам не зная отчего, я был очень встревожен.
— Да ничего особенного. Однако ты можешь прийти к нам сегодня вечером на праздник.
На том мы расстались. Весь день я перебирал в памяти происшедшие события.
Несмотря на то, что многих местных арабов я хорошо знал в лицо, Халида видел впервые. Это был невысокий сухощавый мужчина лет тридцати, гибкий и подвижный, с густой растрепанной шевелюрой. Одет он был весьма непритязательно: длинная поношенная футболка, старые джинсы с латками, вьетнамки. Впрочем, Халид не производил впечатление человека бедного — его облик светился каким-то внутренним достоинством и силой. Внешне он ничем не отличался от своих земляков, разве что черты лица были по-европейски правильными: тонкий прямой нос, округлые скулы, красивый, чуть вытянутый подбородок. Миндалевидные глаза были совершенно лишены того маслянистого похотливо-сытого блеска, который часто встречается у восточных народностей: евреев, арабов, индусов. Они смотрели ясно и твердо; я бы назвал этот взгляд поэтически — неомрачимым. Словом, Халид, еще недавно копавшийся в разверстом козьем брюхе, понравился мне и даже заинтриговал.
Вечеринка началась поздно — часов в девять-десять вечера. В типичной общежитской клетушке набилось довольно много народу. Мебель отсутствовала совсем, вместо нее по стенам висели ковры. Пол был застлан стареньким паласом и матрацами, а гости сидели по-турецки на больших и маленьких подушках. Халид посадил меня в углу и велел чувствовать себя как дома. Кстати, он замечательно и почти без акцента говорил по-русски; его можно было принять за сильно обрусевшего азербайджанца. Гости лопотали по-своему, мало обращая внимание друг на друга. Я заметил здесь не только арабов; по крайней мере, это были люди Полумесяца, но из очень разных племен или колен. Руководил столом пожилой лысеющий господин, одетый в дорогую национальную одежду. Он большей частью молчал и лишь изредка что-то шептал на ухо сидящему рядом молодому человеку — компаньону Халида по убиению жертвенной козы. Сам Халид сидел рядом со мной — казалось, он имеет весьма отдаленное отношение к происходящему.
В огромном казане внесли шурпу, которой, собственно, и была уготована бедная тварь. Председатель трапезы сделал знак рукой, и все умолкли. Хриплым величественным голосом он начал декламировать какие-то стихи или молитву, возможно, молитву Хазрати Бурху. Публика почтительно молчала, лишь некоторые бормотали текст вслед за ним. Наконец, он умолк, и гости накинулись на еду. Я получил свою порцию; блюдо было пряным и сытным. Мысленно я возблагодарил козу, но, вспомнив о куске живой печени, едва не выдал все наружу. Появилось вино в круглых оплетенных лозой бутылях. Гости выпили и развеселились еще больше. Халид трапезничал молча, бросая короткие взгляды то на меня, то на председателя стола.
Казалось, между ними происходил напряженный безмолвный диалог.
Я попросил Халида налить мне вина: оно выглядело необычным, и уж тем более, не местного разлива. Загадочно улыбаясь, он протянул мне небольшой граненый стаканчик. Я понюхал напиток — он благоухал неизвестными мне травами и пряностями и совсем не был похож на обычное виноградное вино. Первый маленький глоток разлился во рту горячим терпким потоком. Меня бросило в жар, закружилась голова. Халид мягко отобрал у меня стакан и протянул вяленый финик.
— Это особое вино, к нему надо привыкнуть, — сказал он. — В нем нет и капли виноградного сока: Аллах запретил правоверным употреблять сок лозы.
Председатель стола что-то шепнул своему наперснику, и на столе появилось изящное блюдо, в центре которого лежала хорошо известная мне козья печень. В желудке снова шевельнулся рвотный рефлекс. Халид достал все тот же нож и аккуратно нарезал печень, стараясь, чтобы каждому досталось по кусочку. Один из ломтиков он наколол на нож и протянул мне.
— Отказываться нельзя, — предупредил он. — Такова традиция.
Памятуя о суровых нравах востока, я через силу положил печень в рот. Она оказалась вкусной. Отведав священного блюда, гости извлекли музыкальные инструменты: маленький барабан, бубен и флейту. Председатель подал знак, и полилась заунывная мелодия. Барабан вел свою, казалось бы независимую линию, то замирая, то взрываясь чередой коротких резких ударов, однако флейта не позволяла ему забраться слишком далеко, то подстраиваясь, то захватывая инициативу. Бубен вступал в самых неожиданных местах, но вся троица придерживалась неуловимой тонкой гармонии. Музыканты, по-моему, не очень-то старались и играли из рук вон, словно лабухи в ресторане, но мелодия звучала на редкость изящно, как бы сама по себе. Вдоволь наигравшись, они поклонились председателю и гостям и выпили вина.
Халид вытирал нож белоснежным шелковым платком.
Неожиданно председатель стола бросил Халиду несколько слов, и тот понимающе заулыбался.
— Встань, пожалуйста, — обратился он ко мне. — Встань и подойди к двери.
Ничего не понимая, на неверных ногах я заковылял к ободранной деревянной двери и прислонился к ней спиной, ожидая, что будет дальше. Клонило в сон. Халид поднялся и, поигрывая ножом, стал напротив меня.
— Что происходит? — слабым голосом спросил я.
— Он хочет, чтобы я продемонстрировал искусство метания ножа, — кивнул Халид в сторону председателя. Тот одобрительно усмехнулся, и вся толпа загудела.
— Да вы что? — в ужасе воскликнул я, представив, как пьяный араб будет метать в меня нож. — Какого черта!
Гости громко залопотали, выражая недовольство. Председатель бросил коротку фразу.
— Он говорит, что никто тебя не держит, — перевел Халид. — Можешь убираться хоть сейчас же.
Во мне вскипела гордость. Я прислонился к двери спиной и закрыл глаза. Через мгновение макушка ощутила резкое прикосновение ледяной стали. Волосы на голове встали дыбом, но кожа была абсолютно цела. Гости зааплодировали. Я с ужасом открыл глаза, думая, что все кончено, — и следующий клинок вонзился рядом с сонной артерией. Я чувствовал, что теряю сознание, но заставлял себя стоять.
Халид мягко взмахнул рукой, и время замедлило свой бег. Я видел картину словно в покадровом воспроизведении на видео: Халид медленно поднимает руку, нож, блистая, начинает свое движение, вращается и устремляется мне точно между глаз.
