– Главное – взять зеркало, – возбужденно шептал Пархоменко, то и дело подшмыгивая. – И упаси вас господь взглянуть в глаза Медузе. Окаменеете. Я эксперимент провел – подвел к эгиде собаку. Там свалка рядом, собак много. Так вот…
Облизнув пересохшие губы, краевед вытянул их в трубочку и пропел в самое ухо Николая:
– О-ка-ме-не-ла! Вы представляете, насколько значимо это открытие? Дубинск для древних греков был краем обитаемых земель. Где, как не здесь, прятать похищенный у богини щит?
– А кто, кто похитил-то? – спросил Николай.
– Известно кто – братец Аполлон, он же Феб. В контрах они были, исторический факт! Похитил – и зарыл от греха в Вороньей балке. Это два километра от конечной остановки трамвая в сторону Цемзавода. Поди найди. Афина и не нашла, а я вот – нашел…
– Но как вы узнали?
– Элементарно, мой юный друг. Греки были очень практичными людьми, следовательно, их боги тоже. Я взял Птолемееву карту Ойкумены и обнаружил, что наша область находится на самом ее краю. Это наиболее удаленное от горы Олимп место, известное тогда. Я уже говорил, но повторю: где как не здесь прятать эгиду?
– А как вы узнали про Воронью балку? Ну, что это именно там? – не унимался Николай.
Краевед улыбнулся тонко и снисходительно.
– Хлеб настоящего историка – архивы. У нас в городе имеется неплохое собрание документов за последние три века. И хотя некоторые ретрограды и пытались заказать мне доступ в хранилище, я все же пробился и обнаружил кое-что примечательное, а именно – что наш дубинский разбойник Аким Колобуха, живший при царе Александре Первом, сам сдался властям, находясь в состоянии умопомешательства и все кричал о Вороньей балке, диаволовом лике из-под земли и окаменевших его соратниках, чьи статуи он разбил, ибо это диаволово же творение. Кстати, фрагменты этих статуй находятся в нашем краеведческом музее. Я просто сложил два и два – и нашел.
– Что ж не принесли?
– Тяжелая она, эгида. Не поднять. Вот завтра тачку у соседки возьму, мешковину, чтобы лик Медузы закрыть – и айда. Вы со мной, Николай?
– Конечно, – кивнул Коростылев. – А куда мы ее?
– Ко мне! – воскликнул Пархоменко. – Музейщикам я не доверяю, в вашей редакции тоже полно костных и не чутких людей, взять хотя бы этого… как его бишь? А, Симулянского! У меня же эгида до поры будет в сохранности. Вы напишите материал, приедет комиссия из академии наук, тогда и передадим нашу находку в музей. Торжественно передадим! Вот и будет нашему городу почет и слава.
– Ошибки исключена? – на всякий случай спросил Николай, с удовлетворением отметив «нашу находку». Вместо ответа Пархоменко вытащил из внутреннего кармана каменный обломок. Коростылев пригляделся – и похолодел. В дрожащей руке краеведа он увидел собачий хвост из серого мрамора…
Вернувшись в редакцию после встречи с Пархоменко, Николай взялся за план будущей статьи. Материал собирался быстро и легко, благо у корреспондентов был безлимитный доступ к Интеренту. Впившись глазами в монитор, Николай читал: «Вместо волос у горгон – шевелящиеся змеи, все тело покрыто блестящей чешуей. У горгон медные руки с острыми стальными когтями, крылья со сверкающим золотым опереньем. От взгляда горгон все живое превращается в камень. Гесиод, „Теогония“».
– Теогония… – вслух прошептал он, а перед глазами вновь возник мраморный собачий хвост. И тут в дверях появился шеф и так некстати напомнил о члене партии «Неделимая Россия» предпринимателе Сазонове и его страусиной фермере.
* * *
Утро выдалось как по заказу – ясным и солнечным. Июнь в этом году вообще получился на загляденье – звонкий, жаркий, с редкими веселыми дождями. Коростылев обочиной пыльной дороги шагал к дому Пархоменко, чувствуя, что сегодняшний день принесет ему долгожданную удачу и журналистскую славу.
Краевед поджидал Николая у калитки. Двухколесную тачку с побитым алюминиевым кузовком он загрузил парой грязных мешков из-под картошки и лопатой.
– Тут километра четыре идти, – деловито произнес Пархоменко вместо приветствия. – Фотоаппарат взяли?
– Конечно, – кивнул Николай.
– Батарейки заряжены? – въедливо осведомился краевед. – В наше деле главное – батарейки.
Николай уверил дедка, что с батарейками все в порядке, есть даже запасные.
– Ну, тогда пошли…
Воронья балка, сплошь заросшая бурьяном, проходила по краю стихийно возникшей свалки. Здесь и впрямь было много бездомных собак. Над грудами мусора с пронзительными криками летали речные чайки.
– Они ворон отсюдова выжили, – сообщил Пархоменко, с натугой вкатывая тачку на пригорок. – Теперь балку переименовывать надо. О темпоро… Вон, видите яму? Я копал.
Яма, а точнее, нора, раскоп в склоне балки, походила на раззявленный рот какого-то чудовища. Спустившись вниз, Николай принялся ногами уминать высокий пырей, чтобы краевед смог прокатить тачку. На мраморную статую собаки с отбитым хвостом он наткнулся уже возле самой ямы. Статуя как статуя, исполнена в стиле классического реализма. Коростылева передернуло.
– Я ее чайной колбасой приманил, – поделился Пархоменко, отдуваясь. – Все, пришли. Зеркало где?
Николай вытащил из рюкзака круглое косметической зеркальце, позаимствованное у матери. По темным склонам балки промчался серебряный отблеск и канул в земляной дыре.
– Осторожно! Делайте, как я! – предупредил краевед, извлек со дна тачки кусок зеркального стекла, приложил к плечу, и глядя в него, начал мелкими шажками приближаться к яме. Коростылев повторял его движения, с трепетом вглядываясь в отражение.
Глина, белые прожилки травяных корней, какие-то камни, трухлявые палки… Когда в зеркале появились белые, бешеные глаза, Николай задохнулся от ужаса. Жуткое старушечье лицо проступило из мрака раскопа. Оно было живым – шевелились губы, двигался кончик горбатого носа, по дряблым щекам пробегала судорога, а вокруг колыхались, как подводные растения, черные блестящие змеи с красными глазками. Голова медузы крепилась на медном круглом щите, до половины засыпанном землей.
– Видите? – жарко прошептал Пархоменко.
– В-вижу… – сглотнул ком в горле Николай и еле удержался, чтобы не посмотреть на страшную находку невооруженным глазом.
– Фотографируйте! Только осторожно…
Но с фотографиями ничего не вышло. Вспышка бликовала в зеркале, а взглянуть на Медузу через экранчик цифрового «Кодака» Николай не решился – мало ли что.
– Ладно, – досадливо морщась, решил наконец краевед. – Будем изымать. Берите мешок. Я зажмурюсь, подойду вплотную, а вы подадите мне его. Укроем, тогда уже и… Начали!
Поначалу все шло как по маслу. Пархоменко ощупью добрался до эгиды, протянул руку.
