2
– Конечно, это чушь, – сказала она невозмутимо, когда я объяснил ей сущность своих разногласий с профессором Касьяновым. – Старик просто спятил. В пожилом возрасте это бывает.
– Вы понимаете, Галина, что он хочет доказать? Все, что составляет человеческое «я», его эмоциональный мир, его чувственное мировосприятие, его самые возвышенные и иногда лишенные логической основы устремления, могут быть алгоритмизированы!
– Очень модная глупость, – так же невозмутимо заметила Галина.
Впервые мы сидели так близко. Я украдкой рассматривал ее лицо, пылающее свежим румянцем. Теперь я убедился, что глаза ее большие и бездонно-голубые. От ее волос распространялся аромат неизвестных мне духов, а тонкие пальцы медленно перебирали страницы книги. От нее веяло безграничным спокойствием и уверенностью.
– Допустим, – продолжал я, – что можно искусственно создать сколь угодно хорошую имитацию человеческого интеллекта. Да мне ли вам это говорить! Ведь вы занимаетесь именно этой проблемой. Но как вы можете изобразить в уравнениях математической логики, например, любовь одного человека к другому или дружбу, или, например, радость?
– Я с вами согласна. Подобную чепуху левые кибернетики проповедуют вот уже два десятилетия. Касьянову нужно было бы помнить, что всякие попытки создать алгоритмы человеческих чувств повлекут к такому усложнению структуры автоматов, что даже если их реализовать, то реакции будут безнадежно медленными. Автомат сможет вести себя по-человечески только в астрономических масштабах времени. Ведь дело заключается в последовательном переборе правильных вариантов поведения, которых у человека бесконечно много.
«И так далее», – почему-то вспомнил я. Аргумент Галины показался мне не очень убедительным. Тем не менее я радовался, что она была на моей стороне. Как-никак, это была победа!
– Вы давно занимаетесь теорией высших автоматов?
– Как вам сказать… И да, и нет. До прихода к вам я работала программисткой в вычислительном центре судостроительного завода. Это была послеинститутская практика. Потом меня направили в один НИИ, а затем к вам…
– Вам у нас нравится?
– В общем, да. Только люди у вас какие-то скучные.
– Я скучный?
Она улыбнулась.
– Вы мой начальник, и мне не положено думать о вас дурно. А вот эти два парня, которые делают диплом, безусловно скучные.
– Что вы имеете в виду?
Галина повернула лицо к окну. На улице сгустились сумерки.
– У вас в институте народ не активный. То ли дело на судостроительном заводе. Хороший клуб, кино, концерты, танцы…
Ни с того, ни с сего я вдруг выпалил:
– Галя, если сегодня вечером вы свободны, идемте в кино?
Она вздрогнула.
– Сегодня? С вами?
– А что же здесь такого? Идемте!
– Право, не знаю. Впрочем…
Она посмотрела на крохотные ручные часики, затем немного задумалась.
– А это далеко?
– Нет, совсем рядом. На проспекте Дружбы.
В фойе кинотеатра я вдруг обнаружил, что моими личными делами интересуются. До начала сеанса оставалось минут двадцать пять, мы сидели за столиком и рассматривали журналы. И вдруг я заметил одного из моих дипломников и еще девушку, которая работала в моей лаборатории монтажницей. Они стояли поодаль, насмешливо поглядывали в нашу сторону и о чем-то перешептывались.
«Ну и молодежь пошла», – с негодованием подумал я и, чтобы скрыть досаду, обратился к Галине:
– Вы любите кино? Конечно, хорошее.
– Я не очень понимаю этот вид искусства, – смущенно ответила она. Бесконечная серия фотографий. Меня всегда немного раздражает то, что люди на фотографиях не настоящие. Кино – это искусство искусно лгать.
Я удивился.
– То же самое можно сказать и про театр.
– Да, конечно. Но кино представляет собой, так сказать, серийное производство искусной лжи.
– Я не могу с вами согласиться. Сила и очарование артиста заключается в его способности перевоплотиться, стать совершенно другим человеком, причем таким, в правдоподобность которого зритель поверил бы.
– В этом все дело. В перевоплощении. Что бы вы сказали об автомате, который сегодня выдавал бы вам стакан воды с сиропом, а завтра по собственной прихоти подметал улицы? Такой автомат никому не нужен.
– Значит, вы отказываетесь от своих слов? Только недавно вы говорили, что нельзя создать машинную модель человека, а сейчас сравниваете его безграничные возможности с возможностями автоматов-дворников.
– Я не сравниваю, – возразила Галя, – я просто не представляю, как человек, которому дана одна жизнь и одна линия поведения, может жить сразу несколькими жизнями. То он товарищ Иванов, то Отелло, то Дон-Кихот, то летчик-испытатель. Кто же в таком случае он?..
Я знал, что Галина совершенно не права, что она просто-напросто не понимала смысла творчества, но спорить не стал. Ведь сегодня у нас был первый вечер!
В зрительном зале я почти не смотрел на экран. В полумраке вырисовывался ее строгий профиль. Она сидела напряженно и смотрела на экран, не отрываясь. Я тоже боялся пошевелиться. После кино Галина попросила, чтобы я ее не провожал.
– Скажите хоть, где вы живете?
– Там…
Она улыбнулась и неопределенно махнула рукой. Я видел, как она вошла в троллейбус, а затем мне показалось, будто в тот же троллейбус вскочил мой дипломник и девушка-монтажница.
Через день утром профессор Касьянов вызвал меня в свой кабинет. Старик был явно не в духе. Он часто сопел и то и дело глубоко вздыхал.
– Садитесь, – приказал он. – С каких это пор вы решили проводить в институте научно-техническую политику, идущую вразрез с моей?
Я посмотрел на него с удивлением.
– Не притворяйтесь, мне все известно. Но ваши личные отношения с Галиной Гурзо меня не интересуют. Меня интересует то, чему вы ее учите.
– Простите, я вас не понимаю, – проговорил я, медленно поднимаясь.
– Сидите. Вы все прекрасно понимаете. Знайте же, вы не имеете никакого права начинять молодые головы вашими консервативными взглядами на перспективы развития автоматов. Гурзо талантливая девушка, я жду от нее очень многого. Более того, я поручил ей выполнить одно важное расчетное задание, после которого весь ваш идеализм относительно эмоций, любви и прочего полетит в тартарары. Вы увидите эти понятия отображенными в формулах математической логики. И, вместо того чтобы помочь мне и ей, вы начинаете этого талантливого сотрудника перевоспитывать на свой лад. Начинаете петь ей всякую поэтическую чепуху, забивать ее сознание иррациональными бреднями.
