Мерсмон негромко поинтересовался, кто он такой.
– Поэт с Сансельбы, – объяснил Бранд. – Принес эпиграммы, но они никуда не годятся. Это он был в сугробе около стадиона Зимних Утех. Парень со странностями, боится моих кузин… Эфра его знает.
– Стефан – мой поклонник, – глядя из-под полуопущенных пепельных ресниц, безразличным тоном произнесла Эфра.
Повинуясь знаку принципала, Бранд со своими кузинами исчез за дверью. С лестницы доносилось приглушенное бормотание Лепатры, занятой любимым делом. Личинки с рожицами Келларда таращились с плакатов на тех, кто остался в комнате.
– Я люблю Эфру, – упрямо заявил Стефан, морально готовый к тому, что его сейчас или побьют, или высмеют.
– Эфра, этот молодой человек тебе нужен? – небрежно кивнув в его сторону, как будто речь шла о платье или безделушке, осведомился Мерсмон.
– Нет, – с ожесточением ответила девушка. – Одни делают мерзости, другие изо всех силенок доказывают, что их можно понять и в этом якобы нет ничего плохого. Мне мог бы понравиться тот, кто убил бы их без разговоров, как Санитарная служба уничтожает всякую пакость. Если позволите, я пойду раздавать пирожки.
«Разве так общаются влюбленные? – подавленно подумал Стефан, когда она удалилась, на прощание присев перед претендентом в полуофициальном реверансе. – Это же не любовь, а какая-то непонятная игра, красивая и холодная, как их танец на льду…»
Сглотнув, он заговорил с поползновением на вызов:
– Я понял так, что Эфра – ваша невеста, а сами кавалера ей сватаете?
– У красивой респектабельной женщины должен быть кавалер, весенние традиции обязывают… Вас напугали эти лицедейки с Лаконоды?
Он промолчал, только принужденно усмехнулся. Теперь, когда «хищного кордебалета» в поле зрения не было, недавние страхи показались ему дурацкими – словно он тронутый, вроде Лепатры.
– Прекрасно, так и должно быть, – кивнул претендент. – Мы готовим большое театрализованное представление, и девочки будут изображать злых демонов. Входят в образ.
«По-моему, уже вошли».
– А сценаристы вам не нужны? – спросил Стефан вслух со слабой надеждой.
– У нас уже есть сценарий.
– Эпиграммы не получились, ваш помощник прав, это не мой жанр, но я мог бы предложить что-нибудь другое…
Он не успел взять заказчика в оборот. Послышались шаги, неплотно прикрытая дверь распахнулась.
– Вылечила имущество, – сообщила Лепатра с удовлетворенным усталым вздохом. – Сходите, сами поглядите!
– Зачем ты меня искала?
– Так я же тетя Клепа твоя… – сумасшедшая жалобно захлопала бесцветными ресницами. – В гости приехала… Не рад? Хотя ты, Вал, всегда был бессердечным охламоном, даже на материных похоронах не заплакал. Стоял, будто каменный, и ни слезинки. А теперь завел дружбу с ворюгами, которые твою матушку убили… – она печально покачала головой.
– Не с теми, – процедил ее собеседник. – Я общаюсь с другой группировкой.
– Они все одинаковые. Вал, что ты здесь делаешь? Ты же лесной колдун, таким, как ты, в Лесу лучше, чем в городе. Это я – городская ведьма, мне надобно, чтобы вокруг водилось побольше всяких разных рукотворных вещей, а ты, помню, говорил, что когда-нибудь построишь себе замок посреди дремучей чащобы и будешь там жить, как тебе хочется. Наверняка у тебя давно уже есть такой замок, так чего в нем не живешь?
– Самое интересное происходит в Танхале.
– Власти захотел, – грустно подытожила Лепатра. – Да ведь? А мать тебя предупреждала: берегись власти пуще беды! Умная была у тебя мать.
Стефан, молча слушавший их диалог, понимал одно: для «Вала» явление тети Клепы – скоропостижная политическая смерть. Другие кандидаты обеими руками ухватятся за тот факт, что у конкурента наличествует умалишенная родственница. Обрушат на него лавину фельетонов и карикатур, да еще психиатрической экспертизы потребуют – вдруг он сам тоже того? В два счета вышибут из игры. Выход один: ликвидировать и родную тетку, и случайного свидетеля. На окнах жалюзи, с улицы никто не увидит… Стефан решил, пока они выясняют отношения, потихоньку ретироваться к двери – и обнаружил, что не может пошевелиться. Словно его трепещущую душу поместили внутрь деревянного истукана. Чертов претендент раньше его все просчитал… Он теперь может только слушать, смотреть и цепенеть от смертного ужаса.
– Вал, ты ведь уже понял, чего мне от тебя надобно? – помолчав, кротко спросила чокнутая.
– Понял.
– Вот и ладненько, а то не могу я сама, огня боюсь. Когда нож медленно пронзает сердце, оно тоже не сладко, но все не так больно. Я перед тем еще грибочков дурманных пожую… Забирай мою силу, владей на здоровье. Вот, глянь, я и ножик ритуальный для этого дела принесла.
Расстегнув пальто, она вытащила из-за пазухи небольшой сверток.
– У меня есть.
– Да кто ж усомнится… Ты небось уже совершал такие обряды, и вовсе не с согласия тех, чью силу выпивал до дна, по глазам твоим бессовестным вижу. Только ты уж тетку родную уважь, убей меня этим ножом. Мы с ним подружились, я обещала, как подойдет срок, угостить его своей кровушкой. Нехорошо бессловесную вещь обманывать.
– Хорошо, пусть будет этот.
– Дозволишь пирожок напоследок съесть? Они у тебя сдобные да румяные, с повидлом яблочным…
– Ешь, – разрешил Вал.
Колдунья подошла к одному из оставленных в комнате коробов, откинула крышку, запустила внутрь по локоть руку с грязными обломанными ногтями – видимо, чтобы вытащить из середки пирожок потеплее.
Превратившийся в истукана Стефан смотрел отчаянными глазами на кандидата-убийцу. От погибели его отделяет совсем крохотный промежуток времени – наверное, меньше часа. Но ведь Лепатра пророчила другое, и нет здесь никакой стеклянной двери!
Полоумная колдунья уселась на стул, откусила от пирожка, с набитым ртом заговорила:
– Странные дела ты задумал, Вал. Все бы тебе вверх тормашками перевернуть да по-своему переиначить… Охламон ты как есть, вежливые слова говорить научился, а внутри все такой же, каким был пятьсот лет назад. И вот чего не уразумею: как ты ухитрился остаться молодым? Ты же молодильного зелья не пил, я бы почувствовала. От тех, кто этой радости хлебнул, за десять метров шибает молодильной магией, как от бочки с прокисшими яблоками. Значит, нашел что-то другое, ишь какой ловкий… А эти твои девочки в черных вуалях – разве они люди?
– Неужели заметно? – он усмехнулся, слегка приподняв светлую бровь.
– Я же старая городская ведьма, если что-то городу чужое – печенками чую. Понаехали тут серые кошки лесные, и никто не чешется… Нашел, кого в столицу позвать! Ох, натворите вы дел, и много хороших вещей будет зазря испорчено и поломано, и много людских слез прольется… Ты, Вал, тоже горя хлебнешь и слезы прольешь.
