К моему рассказу остается добавить всего одно примечание, но примечание печальное и ужасное. Мы уже приближались к ущелью, которое должно было вывести нас на Тибетскую дорогу, и, когда мы поравнялись со статуей Кали, я увидел сидящую перед нею фигуру в одежде, посыпанной пеплом, и с головой, склоненной в пыль. .Медленно человек поднял голову и взглянул на нас. Это был брамин, старый факир. Неуверенно поднявшись на ноги, он указал пальцем на нас и принялся пронзительно кричать, а потом направился к нам. Стоило ему оказаться вблизи от Пампера и меня, его взор ужасно вспыхнул. Он напомнил мне женщину, которую мы взяли в плен, и, взглянув на его кожу, я заметил, что она блестит, как блестела у той женщины.
- Он болен той болезнью! - вскричал я.
- Вы уверены? - нахмурился Пампер и, когда я утвердительно кивнул, приказал брамину держаться подальше.
Но брамин подходил все ближе, и, хотя ему во второй раз было приказано уйти, он не послушался, так что Памперу не оставалось ничего другого, кроме как ударить его. В пылу момента Пампер влепил брамину пощечину, и старик, зашатавшись, упал в пыль. Все это выглядело очень скверно, и Пампер ужаснулся тому, что натворил, поспешил брамину на помошь, но Элиот вовремя придержал его за руку.
- Дайте ему денег, - сказал он, - но, ради Бога, держитесь от него подальше.
Пампер медленно кивнул. Он прокричал приказ своей колонне и, когда его люди проходили мимо, бросил жрецу кошелек с рупиями. Но старик швырнул деньги в грязь, вскочил и горящим взором уставился на проходящие мимо войска. Нам вслед эхом летели его проклятья. Думаю, что среди нас не было ни одного человека, кто бы не содрогнулся от этих криков.
Я спросил у Элиота, что брамин говорил нам. Элиот нахмурился, ему стало как-то не по себе, и, когда наконец он все объяснил, я тоже почувствовал себя довольно скверно. Оказалось, что деревня брамина пала жертвой болезни, и он посчитал, что это мы навлекли гнев Кали.
- А его проклятье? В чем оно выражалось? - спросил я.
Элиот посмотрел мне в глаза.
- Полковник Пакстон, берегись! - перевел доктор.
- Берегись чего?
Элиот нахмурился и пожал плечами.
- Берегись гадостей, о которых знает брамин.
Это обеспокоило меня, и я попросил Пампера следить за своими тылами. Но он был старый лев и высмеял мои страхи. Проходили дни, и я выбросил брамина из головы. Мы добрались до Симлы. Там меня на некоторое время задержали разные любители рапортов, и мне пришлось долго расшаркиваться и щелкать каблуками. Естественно, я часто виделся с Пампером, а также с Элиотом, поврежденная нога которого к этому времени стала заживать. Доктор решил вернуться в Англию, ибо его вера в исследования была сильно подорвана пережитым, и он сказал мне, что боится, что эта болезнь в Каликшутре неизлечима. Меня обеспокоили его соображения, поскольку я сам видел, как быстро эта болезнь может распространяться, и я задумался над тем, удастся ли ей навсегда остаться в пределах Гималайских вершин. Вспомнил я и о брамине. Пару раз мне показалось, что я видел его. Я сказал себе, что, по-видимому, ошибся или воображаю всякие глупости, но как-то вечером Элиот сообщил мне, что и он встретился со жрецом лицом к лицу на базаре. Брамин ускользнул, но Элиот был уверен, что это был он. Сообщили медицинским властям, и начался поиск. Однако ничего не обнаружили - ни следов брамина, ни признаков болезни.
И все равно я снова предупредил Толстяка, чтобы он был бдителен. Он согласился не расставаться с револьвером, но, думаю, больше из чувства компромисса, чем из убежденности, что ему действительно угрожает опасность. У меня создалось ощущение, что он подтрунивает надо мною. Шли дни, брамина так и не отыскали, и я уже стал задумываться, не оказался ли я в дураках. Пампер начал отпускать свою охрану. Он то и дело поддевал меня и как-то вечером в клубе заставил согласиться с тем, что опасность, видно, миновала. Он от души смеялся над моими страхами, я поддакивал ему, и тот вечер мы закончили в довольно веселом настроении. Мы вышли, пошатываясь, довольно поздно, и, поскольку Пампер квартировал ближе к клубу, чем я, он предложил мне переночевать у него. Я согласился, да и дом у Пампера был приятнее, чем моя квартира, - там чувствовался семейный дух. Тонга (двухколесная бричка) прогрохотала по мостовой и остановилась у бунгало Пампера. Мы сошли и расплатились с извозчиком. Вокруг стояла тишина, и мы задержались на веранде, засмотревшись на звезды. Как вдруг из дома донесся пронзительный крик, за которым последовал выстрел.
Мы со всех ног бросились внутрь и застали ужасную картину: там стояла госпожа Пакстон с дымящимся пистолетом в руке, а на полу лежал мертвый брамин. Я склонился над трупом. Каким-то чудом пуля попала прямо в сердце, и, перевернув тело, я довольно усмехнулся.
- Конец ему! - констатировал я.
Но госпожа Пакстон вдруг затряслась неудержимой дрожью.
- Нет, нет, - всхлипывала она. - Вы не понимаете...
Она уронила пистолет, повернулась и показала на открытую дверь.
- Тимоти... Он, - она сглотнула, - он... он мертв!
И разразилась рыданиями.
Мы кинулись в комнату Тимоти. Мальчик лежал на постели. Горло его было разорвано, а противокомарная сетка вся забрызгана кровью.
- Нет! - вскричал Пампер. - Нет!
Он упал на колени у постели Тимоти и протянул руку погладить мальчика по волосам. Мое сердце разрывалось при виде того, что этот храбрый человек плачет, как ребенок, но я знал, что ничего не могу сказать. Госпожа Пакстон подошла к нему, он приподнялся и обнял ее. Вдруг она замерла.
- Я видела, что он пошевелился! - вскрикнула она. - Говорю вам, я видела - он пошевелился!
Пампер и я впились взглядами в лицо Тимоти. Теперь на нем играла улыбка, которой совершенно точно раньше не было!
- Что же это... - прошептал Пампер.
Внезапно Тимоти открыл глаза.
- О Боже мой, - рассмеялась госпожа Пакстон. - Он жив! Жив!
- Позовите Элиота, - сказал я.
- Но зачем? - удивилась госпожа Пакстон. - С ним же все в порядке!
- В порядке? - переспросил я.
Мы вновь посмотрели на Тимоти. Он приподнялся, и в ране на его горле все еще бурлила кровь. Но что ужаснее всего, глаза его голодно блестели, побелевшее лицо мальчика словно сморщилось.
- Позовите Элиота, - повторил я.
Госпожа Пакстон зарыдала и, повернувшись, выбежала из комнаты. Пампер и я последовали за ней, заперев за собой дверь на засов.
Через двадцать минут появился Элиот. Мы с ним вошли в комнату Тимоти, и я сразу увидел на его лице отчаяние.
- Оставьте меня! - велел Элиот.
Я повиновался, а через несколько минут приехал профессор Джьоти.
- Мне сообщили, - проговорил он и без каких-либо дальнейших объяснений прошел в комнату Тимоти.
