Транспортировка большого количества животных могла стать логистическим кошмаром, поэтому мы решили, что проще привезти лабораторию в зоопарк, чем зоопарк — в лабораторию. Были наняты фургоны. Назначены техники. Очковая Машина отложил свое исследование и поручил лаборанту кормить амфибий в его отсутствие. Работа Сатиша тоже застопорилась.
— Она внезапно показалась мне не столь интересной, — объяснил он.
Первый день экспериментов Джеймс провел с нами. Мы развернули аппаратуру в одном из новых строящихся павильонов — зеленом и с высоким потолком, где когда-нибудь поселят оленей. Но пока в нем обосновались ученые. Сатиш занялся электроникой. Очковая Машина отвечал за связь с сотрудниками зоопарка. Я мастерил большой деревянный ящик.
Сотрудники зоопарка были не очень-то склонны нам помогать, пока директор не сообщил им размер благотворительного пожертвования, полученного от «Хансен».
Мы начали с тех приматов, которые наименее родственны человеку.
Проверили лемуров и обезьян Нового Света. Потом обезьян Старого Света. Наконец перешли к человекообразным обезьянам. И на шестой день испытали шимпанзе.
— На самом деле их два вида, — рассказал нам Очковая Машина.
— Это Pan paniscus, обычно называемый бонобо, и Pan troglodytes, обыкновенные шимпанзе. Внешне они настолько похожи, что к тому времени, когда в 1930-х годах ученые впервые поняли, что это разные виды, они уже безнадежно перемешались в зоопарках. — Работники зоопарка ввели в комнату двух молодых шимпанзе, держа их за руки.
— Но во время Второй мировой войны ученые отыскали способ разделить их снова, — продолжил Очковая Машина. — Это произошло в Германии, в зоопарке возле Хелабрюна. Бомбежка уничтожила большую часть города, но не затронула зоопарк. И когда служители в него вернулись, то обнаружили, что выжили только обыкновенные шимпанзе. Все бонобо умерли от страха.
Мы испытали оба вида. Установка гудела. Мы проверили результаты дважды, затем трижды, и картина интерференции не шелохнулась. Даже шимпанзе не смогли вызвать коллапс волновой функции.
— Мы одиноки, — сказал я. — Совершенно одиноки.
* * *
Позднее в тот вечер Очковая Машина расхаживал по лаборатории.
— Это как отслеживать любую характеристику, — сказал он. — Ищешь гомологию в сестринских таксонах. Организуешь кладограммы,[20] каталогизируешь синапоморфии,[21] идентифицируешь внешнюю группу.
— И что в нашем случае есть «внешняя группа»?
— А ты как думаешь? — Очковая Машина перестал расхаживать. — Способность вызывать коллапс волновой функции есть очевидная производная характеристика, появившаяся у нашего вида в какой-то момент за последние несколько миллионов лет.
— А до того?
— Что?
— До того Земля просто находилась в состоянии неколлапсирующей реальности? Дожидалась, пока появимся мы?
* * *
Статью я писал несколько дней. Сатиша и Очковую Машину я указал как соавторов.
Виды и коллапс квантовой волновой функции.
Эрик Аргус, Сатиш Гупта, Ми Чанг, Лаборатории «Хансен», Бостон, Массачусетс.
Реферат.
Многочисленные исследования выявили, что для квантовых систем состоянием по умолчанию является суперпозиция коллапсированной и неколлапсированной вероятностных волновых функций. Давно известно, что для коллапса волновой функции требуется факт субъективного наблюдения разумом или сознанием. Целью настоящего исследования являлись идентификация таксонов высокого порядка, способных вызывать коллапс волновой функции посредством наблюдения, и разработка филогенетического дерева для прояснения связей между этими главными типами животных. Виды, не способные к коллапсу волновой функции, могут считаться частью более крупной неопределенной системы. Исследование проводилось в Бостонском зоопарке на многочисленных видах млекопитающих. Ниже мы сообщаем, что люди являются единственным из протестированных видов, способным вызывать коллапс волновой функции на фоне суперпозиции состояний, и эта способность действительно кажется уникальной развившейся характеристикой людей. Вероятнее всего, эта способность возникла в какой-то момент последних шести миллионов лет, уже после появления общего предка людей и шимпанзе.
Джеймс прочитал реферат. Пришел ко мне в кабинет.
— Но что эти результаты означают?
— Что думаешь, то и означают.
* * *
После этого события начали развиваться быстро. Статью опубликовали в «Журнале квантовой механики», и телефон раскалился. Посыпались просьбы об интервью, рецензии, а в десятке лабораторий начались проверочные воспроизведения нашего эксперимента. Все бы ничего, но интерпретации результатов выдвигались самые безумные. От интерпретаций я держался подальше. Я имел дело с фактами. Все запросы об интервью я отклонил.
Сатиш работал над доведением до совершенства самой установки. Он ее миниатюризировал и переводил на микросхемы. Превращал в продукт. Он стал известен как «Хансеновский прибор» и после завершения работы уменьшился до размера ломтя хлеба — с индикаторами и простой и эффективной демонстрацией результата. Зеленый индикатор означал «да», а красный — «нет». До сих пор гадаю: знал ли он тогда?… И подозревал ли, для чего его приборчик станут использовать.
— Он не для того, что известно, — сказал Сатиш. — А для того, что познаваемо.
Свою прежнюю работу он забросил. Над его компьютером я увидел цитату, выдранную из старой книги и приклеенную к стене липкой лентой.
Не могут ли животные быть всего лишь высшей расой марионеток, которые едят без удовольствия, плачут без боли, не желают ничего, не знают ничего и лишь имитируют разумность?
Томас Генри Хаксли, 1859 год.
Весной некий доктор медицины по фамилии Роббинс выказал свой интерес к проекту, послав нам серию писем. Письма превратились в телефонные звонки. Голоса на другом конце линии принадлежали юристам — из тех, что обслуживают богачей. Роббинс работал на консорциум, вложивший средства в то, чтобы установить точно, раз и навсегда, — когда именно у развивающегося человеческого плода появляется сознание.
