Роберт Уилсон - Спин

Или повоюют?

Тогда, кстати, я впервые услышал, как их, этих предполагаемых, невидимых, теоретических существ, носителей «гипотетического доминирующего интеллекта», заперших нас в свои ларец медленного времени, назвали гипотетиками. В массы термин проникал медленно, в течение нескольких лет, однако постепенно утвердился, к моему большому сожалению. Какое-то сухое, холодное, абстрактное слово; правда, конечно, гораздо сложнее.

— Конкретный план уже существует?

— Конечно. — Джейсон прикончил бифштекс на три четверти и отодвинул тарелку. — Он даже не чрезмерно обременителен в финансовом отношении. Главная проблема в создании стойких микроорганизмов. Поверхность Марса сухая, холодная, практически лишена атмосферы, обжигается радиацией при восходе Солнца. Использовали земных экстремофилов: бактерии из Антарктики, из охлаждающих систем ядерных реакторов. Использовали разные источники знания. Ракетная техника, эволюционные разработки. Новая отрасль здесь лишь наша перспектива. Что у нас получится за дни и месяцы после пусков. Это… это называют «телеологической технологией».

— Знаешь, это, пожалуй, почти то же, что делают эти гипотетики, — примерил я к языку новое слово.

Джейсон поднял брови, и я до сих пор вспоминаю этот его одобрительный, уважительный взгляд:

— Да. В какой-то мере так.

Когда-то мне попалась интересная деталь в книге о первой высадке на Луне в 1969 году. В то время жили ещё на земле старики и старухи, родившиеся в девятнадцатом веке, которые помнили мир без автомобилей и телевидения. Им стоило больших усилий воспринять столь необычную информацию. Слова о прогулках по Луне встречались в их время лишь в сказках, а тут те же самые слова превратились в констатацию факта. И они не могли воспринять эту констатацию. Это противоречило их представлениям о том, что возможно и что невозможно, абсурдно.

Наступила моя очередь.

Терраформинг и колонизация Марса. Это сказал мой друг Джейсон в здравом уме и твёрдой памяти, не заблуждаясь. Во всяком случае, не больше заблуждаясь, чем десятки умных людей, людей науки и власти. Делу был придан ход, уже крутились колёса бюрократической машины — есть ли более веское доказательство серьёзности процесса?

После обеда, пока ещё не полностью стемнело, я ненадолго вышел прогуляться.

Майк-газонщик знал своё дело. Газон прямо проистекал из математической идеи образцового сада. За газоном сгущались тени в столь же ухоженном «девственном» лесу. Диане поправился бы лес в таком остаточном освещении. Я подумал о Диане, о лесе, о лете у ручья у «большого дома», когда она декламировала нам стихи из старых книг. Однажды, когда речь зашла о «Спине», она процитировала стишок английского поэта Л. Е. Хаусмена.

Когда я вернулся, Джейсон разговаривал по телефону. Он мельком глянул на меня и отвернулся. Голос его звучал сдавленно:

— Нет… Нет… Ну, если так… Да, я понимаю. Хорошо. Я сказал «хорошо»… Хорошо означает хорошо.

Он засунул трубку в карман.

— Диана? — спросил я. Он кивнул.

— Приедет?

— Приедет. Но, прежде чем приедет, я хочу тебе сказать, что того, о чём мы говорили за обедом, ей знать не следует. Собственно, этого никому знать не следует. Пока что это закрытая информация.

— То есть засекреченная.

— Да, пожалуй.

— Но мне-то ты сказал.

— Да. Я совершил преступление. — Он улыбнулся. — Моя вина, не твоя. Тебе я доверяю. Собственно, пройдёт месяц-другой, и об этом объявят в новостях. Кроме того, я на тебя рассчитываю. Скоро «Перигелион» запустит эксперимент в суровых условиях, нужны кандидаты, в том числе врачи. Неплохо было бы, если б мы поработали вместе.

Я даже вздрогнул:

— Но, Джейс, я ведь только что окончил курс… Даже без интернатуры.

— Всему своё время.

— Ты не доверяешь Диане?

Улыбка исчезла.

— Честно — не доверяю. Больше не доверяю. Сейчас, во всяком случае, не доверяю.

— Когда она приедет?

— Обещала завтра до полудня.

— А что ты не хочешь мне говорить?

— Что она своего кавалера притащит.

— Думаешь, это вызовет осложнения?

— Увидим.

Утром я понял, что не готов увидеться с нею. Проснулся в плюшевой летней спальне И-Ди на его даче в Беркшире, под лучами пронизывающего кружевные шторы солнца, и подумал: «Хватит херни». Действительно, я устал от фальши личной жизни последних восьми лет, включая мой пылкий роман с Кэндис Бун, которая, будучи вовсе не дурой набитой, видела, когда и в чём я вру. «Ты на этих Лоутонах достаточно зациклен», — сказала она мне однажды и попросила рассказать обо всей семье, не только о Диане.

Никак не мог я утверждать, что всё ещё в Диану влюблён. Наши отношения этого аспекта вообще не касались, вились вокруг, как виноградная лоза вьётся вокруг опорной рейки. Но в лучшие периоды мы достигали полного эмоционального слияния, почти пугающего по степени серьёзности и зрелости. Настолько, что мне хотелось убрать маскировку. Пусть даже испугав Диану.

Я часто вёл с ней заочные беседы, обычно поздно ночью, под беззвёздным небом. Я был достаточно эгоистичен, чтобы ощущать её отсутствие, но достаточно здраво мыслил, чтобы понимать, что мы никогда не сможем быть вместе. И был готов напрочь забыть о ней.

Не был я готов лишь увидеться с нею.

Джейсон сидел внизу, в кухне. Я скомпоновал себе завтрак. Дверь Джейсон открыл и подпёр, чтобы её не захлопнул сквозняк. Ветерок продувал дом. Я всерьёз подумывал, не швырнуть ли мне сумку на заднее сиденье своего «хюндая» и не дунуть ли прочь.

— Слушай, Джейсон, что это за «Новое царство» такое?

— Ты что, с луны свалился? — удивился он. — Газет не читаешь? Что, медиков в Стоуни-Брук на ночь запирают снаружи?

Разумеется, я кое-что слышал о «Новом царстве», как в новостях, так и — в большей степени — из разговоров. Знал, что это христианское — номинально христианское — движение вызвано Затмением, что его осуждают все традиционные церкви, особенно, разумеется, консервативные. Знал, что вовлекаются туда, главным образом, молодые люди, всякого рода разочарованные, недовольные, бунтари и так далее. Слышал об однокурсниках, бросивших учёбу и окунувшихся с головой в «просвещённые истины» этого течения.

— По сути это хилиастическое движение, — сказал Джейс. — Второе Пришествие, Царство Божие на земле и прочий бред в том же роде, ничего нового они не изобрели.