Лили поспешно кивнула. Предложенная матерью версия подходила как нельзя лучше, правдоподобная и безобидная. Пусть будет так.
— В следующий раз будешь меня слушать.
— Да, мама.
…В тот вечер ей удалось, пользуясь темнотой — мать берегла и очень редко зажигала единственную керосиновую лампу, — прошмыгнуть к себе, переодеться и причесаться. За ужином при тусклой свечке Лили выглядела вполне пристойно. Ее адаптированная история для родителей звучала так: они с Джерри шли на Площадь Независимости смотреть фильм, но за два квартала услышали шум и крики, почувствовали неладное, развернулись и бросились бежать. Она споткнулась и упала — именно поэтому у нее ободраны колени и кровоподтек на лбу.
Примерно так. Чувства родителей надо жалеть.
Правда, на следующий день мама пересеклась в очереди за туалетной бумагой с бабушкой Джерри — и, вернувшись домой, уже все знала и о киносеансе, и о Службе вербовки, и об очках, которых в наше время не достать даже в городе… но не о Фрэнке. Хоть на том спасибо Джерри.
— Кстати, как он там? — послышался из-за входной двери мамин вопрос, приглушенный дробью сыплющихся осколков.
— Не знаю, — автоматически отозвалась Лили. Мама вернулась в дом.
— Не знаешь? — Ее брови удивленно взлетели, и все до единой морщины проступили на лбу. — Уже почти два месяца прошло… разве ты его до сих пор не навестила? Миссис Ли говорила, у него подозревали сотрясение мозга. — Она секунду помолчала, и Лили медленно поднялась на ноги. — Странно вообще-то. Мне казалось, Джерри твой… лучший друг.
Пауза перед последними словами была неуловимо короткой, но Лили успела улыбнуться, мимолетно и мечтательно… и прикусить язык, и отругать себя за эту улыбку тоже успела. Нельзя! Ни одним взглядом, ни одним движением губ нельзя выдавать себя!
Джерри. Джеральд Ли… есть такой мальчик в классе. Хороший мальчик, отличник. Но как мама может думать, что он хоть что-то значит для нее, Лили, — теперь, когда…
— Да, ма. Я его собираюсь навестить, вот прямо сегодня.
— Вы не поссорились?
Лили тщательно оправила серое платье — еще бабушкино, большое на несколько размеров, а потому вдвое перетянутое на талии тонким пояском. Платье… Обрывки грязной парчи пришлось на следующий день тайно вынести на свалку — как не удалось поступить с осколками разбитой чашки. Мама один раз спросила о платье — и получила небрежный ответ: в шкафу.
Жаль, конечно, что его нет в шкафу. Но оказалось, что это не имеет никакого значения…
…Что?
Мама спрашивает, не поссорились ли они с Джерри. Не из-за этого ли дочка смотрит на мир блуждающими глазами и бьет чашки. А что? В принципе и такая версия вполне имеет право на существование…
— Немного. Он такой обидчивый… и я тоже, ты ведь знаешь. А на самом деле все пустяки… Я сегодня же пойду к нему, честно!
Она перевела дыхание. Вот и обошлось. Хорошо из лучших побуждений рассказывать родителям почищенную и причесанную историю похода на фильм — если целых десять минут обдумываешь ее в своей комнате, вылезая из рваного платья. А вообще-то врать Лили никогда не умела. Тем более на ходу, когда не успеваешь утрясти детали, и потом концы очевидно не желают сходиться.
И тем более маме. Если бы она задала тот один-единственный вопрос…
— Ты разговаривала ночью… Что тебе снилось? Лили замерла.
Не отвечать!!! Опрометью кинуться к двери, распахнуть ее, крикнуть что-то о Джерри, которого просто необходимо навестить в ближайшие десять минут, иначе… Что-то глупое, нелепое и уже не имеющее значения — потому что за спиной захлопнулась дверь, затем калитка, и нога угодила в лужу на дне уличной колеи, и взъерошенная кошка прыгнула в сторону, и консервная жестянка громыхнула по редким булыжникам…
Мать Лили с минуту постояла на пороге и медленно прикрыла дверь.
«Врушка-лягушка, врушка-лягушка! Что тебе снилось, врушка-лягушка? Что тебе снилось, расскажи! Что тебе снилось?!.. Что тебе СНИлось?!!»
Комок ядовитой речной тины пролетает мимо, взрываясь зелеными брызгами на стволе ближайшего дерева. А следующий брошен метче, и вот он уже расползается мокрым и липким в волосах… Хор веселых детских голосов: врушка-лягушка! Догоняют. Они уже слишком большие, чтобы сидеть кружочком вокруг девчонки, которая якобы видит по ночам такое, чего никто из них не видит. И к тому же им стыдно, что раньше, какой-нибудь год назад, они садились-таки кружочком и слушали, слушали… Врушка-лягушка!!!
Лили съежилась, втянула голову в плечи, будто прямо сейчас мог просвистеть у самого уха зловонный снаряд. Прикусила губу, передернула плечами и заставила себя замедлить шаг. Никто не узнает. Никто не догадается. Никто…
Но что делать дальше?!.
Идти.
Она резко остановилась посреди улицы, там, где раньше перегораживала путь телега. После вчерашнего дождя подсохшая за июнь вмятина в земле вновь превратилась в непроходимое болото. Лили сбросила стоптанные сандалии, приподняла подол бабкиного платья и босой ногой осторожно шагнула в черную жижу. Напоролась на что-то острое, вскрикнула и отскочила на сухое место. Нога по щиколотку оделась в черный ботинок, оставивший в пыли грязный след с расплывчатым пятнышком крови. На глаза навернулись слезы.
Идти далеко. Очень-очень далеко, и по дороге будет сто таких луж и тысяча куда более страшных вещей. На них придется не обращать внимания… Только идти, никому и ничему не позволяя себя остановить… Идти и знать, что никогда не вернешься…
Она обернулась. Уже отсюда их дома не было видно — его закрывала выступающая пристройка к жилищу Шлегеля. Но человек, пересекавший улицу там, вдали, направлялся именно к их калитке. Высокий, сутуловатый и, кажется, с бородой… точно. Отец.
Окликнуть его, подбежать, уткнуться в грудь. Ничего не говорить, молча попрощаться. Он удивится, улыбнется в бороду… хотя нет, он работал в ночную смену, смертельно устал и скорее всего раздраженно отстранит ее перепачканными в мазуте ладонями. И, конечно, заставит вернуться в дом — хотя бы для того, чтобы она полила ему на руки. А мама с порога скажет о разбитой чашке, мама не умеет помалкивать о таких вещах… Нет, не надо.
И он ведь тоже никогда не верил.
«А что тебе завтра приснится? Придумщица ты моя!..»
«Врушка-лягушка!..»
Отцовская фигура скрылась за выступающей, словно крышка вертикального гроба, Шлегелевой пристройкой, из которой торчала нелепая антенна, похожая на стрекозу. Донесшийся издалека неприятный женский голос предложил послушать сигналы точного времени.
Лили вздохнула и снова повернулась к непроходимой луже. Может быть, по самому краешку, прижавшись к забору?..
