"Купец", стоявший в стороне, засуетился, отбежал к машине, снова вернулся и затоптался у пьедестала.
- Что вы сделали! Что вы!.. - твердил он, потерянный и бледный.
- Заткнись! - сказал Дрын спокойно. - И вообще мотай отсюда. Забирай товар и мотай.
Трясущимися руками "Купец" сунул журналы в портфель, достал бумажник, выдернул несколько красненьких, протянул Гошке, стоявшему ближе. И заторопился, засеменил по асфальту, подгоняемый ветром.
- И нам надо смываться.
- На такси?
- Очумел. Следы оставим. А так - мы его не знали, не видели. Если и были здесь, то в другое время, разминулись...
Они тоже торопливо пошли по дорожке, ведущей к шоссе, где ходили троллейбусы. Ветер толкал в спину, путался под ногами, норовя сбить, бросить на асфальт и катить, как вырванные с корнем пучки сухой травы. С шоссе оглянулись. Ступенек и черного согнувшегося тела, лежавшего на них, совсем не было видно. Одинокий матрос неподвижно стоял у моря, и машина рядом с ним походила издали на большой серый валун...
VIII
- Подведем итоги, - сказал подполковник Сорокин и озорно улыбнулся. И все, кто был в кабинете, тоже улыбнулись, знали: если Сорокин начинает жонглировать словами, значит, все разложил по полочкам и никаких неясностей у него уже не осталось.
Ветер ударил в окно, зашелся на визгливой ноте в какой-то щели, и телефонный звонок показался на фоне бушующей за окном стихии робким детским всхлипом.
Майор Коновалов снял трубку и тотчас обернулся к Сорокину:
- Ну вот, опять выезд.
- Ничего, поезжайте, мы тут сами разберемся. Да и начальник ОБХСС, товарищ Павленко, подойдет. Кстати, где он? Ему с господином Папастратосом очень даже полезно познакомиться.
- Счас найду. - Сидоркин выскочил за дверь и почти сразу же вошел обратно, пропуская вперед себя капитана милиции Павленко.
- Вот это, я понимаю, оперативность! - засмеялся Сорокин.
- Так, товарищ капитан, товарищ подполковник сам сюда шел. - Сидоркин покраснел от смущения, поймав насмешливо-вопросительный взгляд Сорокина. То есть я хотел сказать, товарищ подполковник, что товарищ капитан...
- Сразу видно юриста. Неважно как, лишь бы все было сказано.
Сорокину явно доставляло удовольствие подшучивать над своим услужливым помощником. В этом молодом лейтенанте было что-то напоминавшее те времена, когда романтика шерлокхолмсовского ясновидения казалась ему самым главным удовольствием работы и всей жизни.
- Ну-с, - сказал он, вставая из-за стола. - Для полного кворума не хватает только господина Папастратоса, капитана "Тритона". Должен быть с минуты на минуту. Побеседуем - и кончатся заботы. Разъедутся наши подопечные.
- И все? - разочарованно спросил Сидоркин. - Устроить бы спектакль: пригласить их на торжественное открытие телевышки.
- И до открытия разберутся.
- Или поиграть с ними в кошки-мышки. Поглядеть, как суетиться будут...
- Вы в самодеятельности не участвуете? Что-то вас все на игру тянет, - спросил Сорокин. - Ладно, не дуйтесь. Давайте лучше подумаем, что к чему. Кто они - наши подопечные? Господин Папастратос - обычный контрабандист, которому все равно, чем торговать - сигаретами или камушками с чужого берега. Почему именно капитан в этой роли? Да потому, что капитан судна - единственный, кто имеет право круглосуточно находиться на берегу. Кастикос - фигура покрупнее. Но и в той конторе, которой он служит, не знают о том, что здесь у нас сооружается. А значит, и Кастикос тоже занят сбором сведений на всякий случай, так называемой "подправкой"...
Сорокин замолчал задумавшись. Лейтенант Сидоркин глядел на него удивленно восторженными, широко раскрытыми глазами. Капитан Павленко улыбался чему-то своему, рисовал на бумажке замысловатые орнаменты. Ему были не в новинку подобные умозаключения подполковника.
- ...Этих двоих любопытствующих господ мы можем быстро и надежно отвадить. Капитана "Тритона" прихлопаем его же картой. Десяти другим закажем браться за такие некапитанские дела...
В дверь постучали. Вошел дежурный по горотделу, доложил, что приехал иностранец.
- Просите, - сказал Сорокин. - Невежливо заставлять ждать иностранца.
Капитан "Тритона" - примелькавшегося в порту обшарпанного греческого сухогруза - Кицос Папастратос оказался пухленьким крепышом с высокомерной ухмылкой на сочных девичьих губах. Как большинство маленьких и толстеньких людей, он тянул подбородок над белым воротничком, смотрел как бы поверх головы собеседника и всем своим видом показывал, что весьма польщен приглашением в столь высокое учреждение. Он удивленно оглядывал пустые столы, и крупные козьи глаза его как бы спрашивали недоуменно: а где же, мол, традиционные коньяк и кофе?
"Обойдешься, - думал Сорокин, наблюдая за наигранным жеманством капитана. - Сейчас такой "коньяк" будет - не возрадуешься".
- Мы пригласили вас для того, чтобы показать несколько фотографий.
Сорокин выложил на стол пять женских лиц.
- Скажите, пожалуйста, кого из них вы знаете?
- Предлагаете девочка? Мне говорили, у вас нельзя.
Он как-то особенно понятно, с похабным вывертом прищелкнул пальцами и сально улыбнулся.
- Правильно вам говорили, - сказал Сорокин. И подумал, что этот грек, который так неплохо говорит по-русски, пожалуй, без труда объясняется в любой стране. Разумеется, с теми, кто его интересует.
- Не знаю.
- А вот эту?
- Не знаю.
- Тогда послушайте меня.
Сорокин начал рассказывать о лирах, драхмах, даже долларах, которые грек передавал этой даме, нарушая советский закон, о прогулках в горы, об интересах, довольно странных для простого капитана...
- Все придумать... Не знаю... - сказал Папастратос, но уже не высокомерно, а скорее испуганно взглядывая из-под густых бровей.
- Значит, объяснить ваши действия вы не хотите?
- Не знаю.
- Тогда мы вынуждены будем направить протест хозяину вашей фирмы. Сообщим также, что вы каждый раз закупаете здесь по нескольку ящиков сигарет. А ввоз сигарет в Грецию и Италию, как вы знаете, - контрабанда.
- Я покупать себе.
- Несколько ящиков на рейс многовато даже для мирового рекордсмена-курильщика.
Капитан съеживался на глазах. Подбородок его торчал уже не так высоко, и плечи сузились, образовав глубокие морщины на отутюженной, лоснящейся капитанской куртке.
- Будете говорить?
- Не знаю...
- В таком случае, как говорится, извините за беспокойство. Машина у подъезда, она отвезет вас в порт. До отхода просим судно не покидать.
- Я иду... ногами.
- Как вам угодно.
За окнами хлестал норд-ост, рвал провода, выкручивал голые деревья. Люди по улице шли, согнувшись, наклонившись вперед, и отсюда, из тихого кабинета, казалось странным, почему при таком наклоне они не падают.
