- Нравится? - подмигнул он мне.
Я удивленно посмотрел в лукавые глаза старика.
- Нра-а-вится... - плотоядно улыбнулся он вставной челюстью.
Надя спрыгнула со стула и снова стала невысокой, крепко сбитой девушкой с бойкими глазенками и пухлыми губами. Нравится ли мне она?.. С тех пор как я торчу здесь, я даже не задумывался, что в больнице возможен какой-то флирт. Впрочем, еще раньше, когда я влюбился в великое искусство кино, все женщины стали для меня либо персонажами сценариев или фильмов, либо актрисами, в чем им, естественно, не откажешь. Я мог внимательно вглядываться в то, как они ходят, как они говорят, как они прихорашиваются, но я не видел плоти желанной. Егор Болотников рассказывал мне, что у него такое же восприятие, когда он рисует обнаженную натуру. Да и не было у меня иной потребности кроме как в тепле и ласке Тамары, моего Тома...
Я решил позвонить жене. Телефон-автомат - на лестничной площадке между этажами. Он висит в простенке между готическими рамами и те, кто говорит по телефону, всегда встают лицом в распахнутый мир города за окном, спиной к мирку больницы. Впрочем, было уже темно, и в стеклах просматривалась не столько фонарями освещенная улица и сад, сколько отражения двух лестничных маршей, светлого холла с диванчиками и телевизором на втором этаже.
И, как в кино бывает контрапункт, к этому изображению шел звук телефонной трубки из совсем другой оперы. Мир Тамары звучал совсем иначе, чем мой: вместо шаркающих шагов и хриплого кашля - музыка и чьи-то голоса. Она подбежала к телефону запыхавшаяся, радостно оживленная, словно ждала этого звонка:
- Алло, алло, говорите!
- Привет. Это я.
- Что случилось?
- Ничего, просто с наступающим.
- Мы же виделись вчера.
- Ты мне так и сказала, где ты встречаешь Новый Год.
- Дома, где же еще?
- Одна?
- Нет. Придет моя подруга с работы, ты ее знаешь.
- И все?
- Да.
- Знаешь что? Сейчас Вера дежурит, хорошая сестра, я до говорюсь с ней, она меня отпустит, а потом я вернусь.
- Ты хочешь сказать, что можешь приехать?
- Да.
- Зачем?.. Тебе же нельзя. Да и не подводи ты свою Веру? Она симпатичная?
- Вы все симпатичные в белом. Так я еду?
- Ну зачем, Валерк? Подожди, дверь открою, звонят...
Долгая пауза. Слышно было, что Тамара с кем-то разговаривает. Меня стали торопить ожидающие своей очереди позвонить.
- Алло! Ты слушаешь?
- Да. Кто пришел?
- Женька. Она не одна, привела с собой ребят, молодец. Тоже с работы.
- Я их тоже не знаю?
- Естественно. Но они в курсе, что ты в туберкулезной больнице и... наверное, им будет очень неприятно... ну, если больной человек сядет рядом за стол, да еще под Новый Год... Ты только не обижайся, Валера...
- С новым счастьем, - сказал я и повесил трубку.
В мохнатой от дыма уборной я затягивался сигаретой, как пылесос. Выручил неожиданно Леха Шатаев, который из мест заключения.
- Третьим будешь, пресса?
Пришли в палату. Леха присел между кроватями у тумбочки. Аркадий Комлев встал у дверей, сторожа. На нижней полке почти пустой тумбочки стакан, на верхней - разрезанное на три части яблоко.
Аркадий выпил первым, за ним я, последним Леха - все присев на корточки. Аркадий пил аккуратно, бесшумно, губы его остались сухими, стакан поставил без стука и закусил не торопясь.
- У вас на Севере все так пьют? - спросил, морщась и сглатывая слюну, Леха.
- Как будто ты не знаешь, как на Севере пьют?
- Не, я только в Казахстане был. А ну, пресса, давай быстрее...
Я не заставил себя ждать. Леху опять скосоворотило.
Сам он выпил залпом, одним глотком, торопясь и расплескивая водку, потом на мгновение сморщился, стараясь слепыми руками попасть в тумбочку, пока не выдохнул и не закашлялся.
- Говорил гаду, дай таблетки от кашля, жалко ему что ли? - сипел он. - Может, к Верке подъехать, как считаешь, Аркан?
- Попробуй, - пожал плечами Аркадий.
- Не знаю, как у вас на Севере, но у нас на Казахстанской Магнитке, мать ее некуда, морозы тоже заворачивали, - без перехода начал Леха. Помню, выходим из зоны на работы, мне что, ручки в карманы, локоток оттопырил, начальник мне под мышку лопаточку вставил, а вечером я ему также лопаточку принес, наша была командировочка, воровская. Тут пацан пришел, зеленый, за драку сел, кого-то пришили да на него наклепали. Вот он старался. А мороз лютый, как начальник лагеря. Ему прораб вольнонаемый велел ящик с толом отнести, ну, что за дела, метров двести, больше, он как взял его на плечо...
Лехе было легче показывать, чем рассказывать.
- ...дошел до места и стоит. Долго стоял, пока прораб не подошел. Ты чего, пацана спрашивает. А тот говорит, тол, мол, боюсь, что взорвется, если брошу, а снять не могу, рука примерзла. Так ему потом и оттяпали три пальца. Беспалый стал. А ты чего, Витек, мрачный такой? На бабе споткнулся? - Я не Витек, я - Валерий.
- Один бес, не обижайся. У мужиков дружба крепче, ты на баб не опирайся - провалишься, как под лед.
Если выпить и одновременно принимать антибиотики, то пожаром бросается в лицо алкоголь. Легко по помидорному лицу определить выпившего, но сегодня пылали буквально все. И на столах вместо компота стояли стаканы с сухим вином. Леха мгновенно выпил свою долю и пошел побираться по соседям, вернее, по соседкам.
Егор Болотников прищурился на меня:
- Чего делаешь после ужина, старый?
- Хотел домой смотаться, но что-то желание пропало. Родителям надо позвонить, поздравить...
- Ладно, в одиннадцать пойдем в женское отделение, в пятую палату, нас девчонки на Новый Год пригласили.
Леху после ужина сморило и он завалился спать, укрывшись с головой одеялом. Все скопились у телевизора, смотрели старую кинокомедию, пока медсестры не стали разгонять больных по палатам.
В двенадцатом часу мы с Егором выбрали момент, когда Вера отлучилась в палату номер четыре - палату "смертников" как мы ее называли. Там стояло всего четыре койки, но у каждой был отдельный звонок к медсестре и судно под кроватью. Из палаты номер четыре не выходили, оттуда выносили вперед ногами. На всю больницу был лишь один, сумевший вырваться из когтей смерти. Кличка у него была "Полтора Ивана", потому что звали его Иван Иванович. Половина черепа у него была голой от лба к затылку, как желтый бильярдный шар, с другой стороны свисали неровно подстриженные черные волосы. Он часто стоял в коридоре, держась за трубу парового отопления, и сипел:
- Обманул я костлявую...
Мы спустились вниз по лестнице, на цыпочках пробежали коридор и попали на другую лестницу, но уже в женском отделении. В пятой нас ждали. Палаты здесь на четверых, небольшие, очевидно, тут в пристройке когда-то жила прислуга. На тумбочке между кроватями горела свечка, а окна были занавешены покрывалами.
