Цанс ушел учить студентов математическому моделированию, а вернулся к мадемуазель Ливей.
– Поговорили? - спросила она, сосредоточенно выправляя щупальца Октопусу Мадидусу. Пока я разговаривал с Цансом, Мадидус накатил еще пару стаканов.
– Поговорили. Дайте ему "Алко-зельцер".
– Сразу вижу опытного человека! - вскликнула Ливей, глядя в экран.
Интересно, где она там увидела опытного человека?
– Теперь хочу поговорить со студентом по имени Бенедикт Эппель. У него есть сегодня занятия?
– Это известно только ему. На последнем году магистратуры студенты сами выбирают, куда ходить. Как правило они никуда не ходят, кроме научных семинаров по своей специальности. Семинар профессора Цанса проходит по средам, а сегодня у нас четверг, значит Эппель либо в библиотеке, либо где-нибудь еще.
– Где-нибудь еще - это где?
– В общежитии, например. А вас Цанс к нему направил?
– Он, а что?
Хихикнув, Ливей ответила:
– Бенедикт очень необычный юноша. Наверное, Цанс вас не предупредил. Будьте с ним… эээ… тактичны…
– То есть?
– Нервный он очень. И если будете садиться рядом, посмотрите, не лежит ли на вашем месте кнопка.
Я возмутился:
– Людей, нервных настолько, что они подкладываю другим кнопки, называют сумасшедшими.
– Ну прямо так и сумасшедшими! - Ливей нажала на паузу и обернулась ко мне. - Идеальных людей, господин Федре, не существует. А если человек к тому же талантлив, то у него непременно будет такой недостаток, который все сочтут ненормальностью или отклонением. Без отклонений нет таланта. По настоящему нормальны только посредственности.
В ее словах звучал обвинительный приговор. Я взял со стола лист бумаги формата А-4 и стал запихивать его себе в рот, скорчив при этом, надеюсь, достаточно безумную гримасу. Ливей смотрела на это открыв рот, словно прося кусочек.
– Ватмана нет? - спросил я, дожевав бумагу.
К ней вернулся дар речи.
– Я не сказала, что бывают исключения, - вымолвила она. - Вы съели приказ декана об увеличении стипендии студентам. Бенедикт вас убьет.
– Да нужен мне ваш приказ, вот, держите!
Я достал бумажный комок из кармана, расправил и вернул на стол. Этому фокусу меня научил Ларсон.
– А что, Бенедикт способен убить? - спросил я.
– Разве что вас, - пробормотала Ливей, разглаживая приказ кулаком.
– Ладно, сдаюсь, нет у меня талантов. Поговорим о талантах Бенедикта Эппеля. Чем он у вас знаменит?
– Из него получится великий ученый, только и всего.
– Действительно не много. А в какой области он специализируется? Цанс сказал что-то про лингвистику.
– Да, динамическая лингвистика, ментопрограммирование, диссипативные процессы сознания… Что с вами? - забеспокоилась она.
А у меня заныл затылок, и я его поскреб. Вот оно, началось. Ненавижу незнакомые слова.
– По поводу второго слова… Я где-то его слышал. По-моему это что-то эзотерическое. Телепатия и все такое.
– Никой эзотерики у нас нет, - отрезала она. - Мы занимаемся наукой. Наука изучает причины и следствия. У любого события есть причина. У причины есть своя причина и так далее. Получается цепочка причинно-следственных связей. Взрыв сверхновой - это событие и можно изучать его причины. У вас зачесалась голова - это тоже событие, и его причины тоже можно изучать. Или просто купить хороший шампунь. Наконец - и это уже ближе к теме Бенедикта - кто-то написал текст. Что послужило причиной в строго научном смысле? То-то и то-то…
– Детали выясняйте у Бенедикта, - подсказал я.
– Да, у него.
– Ну тогда пойду его искать…
– Идите, - отпустила меня Ливей и снова занялась Мадидусом.
Все шефские шуточки по поводу моего образования можно отнести к разряду дежурных, хотя буквально они друг друга не повторяют. В школе, я, безусловно, учился. И в университете… немного. С тех пор, стоит мне оказаться вблизи, а тем более внутри Фаонского Университета, как меня охватывает ностальгия, поэтому я не торопился покинуть здание.
Центральный холл естественнонаучного сектора сверху донизу опутывает одна-единственная лента эскалатора - гладкая, без ступенек. Студенты ее прозвали "ночной кошмар доктора Мёбиуса". Ступив на ленту, я медленно поплыл вниз. Миновав два этажа, я доплыл до библиотеки, Бенедикта там не оказалось. Позвонил в общежитие - комната не отвечает. Номер его комлога мне не дали. Снова воспользовался "Мебиусом", разглядывая по пути вниз знакомые стены, балюстрады, галереи и незнакомых студенток.
Если с внутренним устройством нашего университета все понятно - естественнонаучный сектор, гуманитарный сектор, сектор экспериментальных лабораторий, административный сектор, включая спортзалы на первых и подземных этажах, - то как выглядит университет снаружи, не в состоянии описать никто. Студенты, отправляясь на каникулы на другие планеты, всегда берут с собою снимок своей alma mater, дабы, если спросят, сказать: вот это он, и ткнуть пальцем в снимок. Я же рискну предположить рецепт строительства: берете цилиндр из стеклобетона переменной прозрачности и ставите его вертикально. Диаметр цилиндра должен быть метров восемьдесят, высота - двести пятьдесят, но это не точно. Думаю, двухсот пятидесяти хватит. Затем вам понадобится постоянный высокоэнергетический лазер. В крайнем случае, сойдет и квазиимпульсный. Аккуратными горизонтальными разрезами вы рассекаете цилиндр на диски - должно выйти ровно шестнадцать штук, желательно одинаковых. При этом диски должны остаться лежать друг на друге, иначе ничего не выйдет. И наконец, последний, самый ответственный этап: разрезанный цилиндр нужно аккуратно пихнуть в нижний диск. Если удачно пихнуть, то диски рассыплются в форме Фаонского Университета. Думаю, куда и с какой силой пихать - главная тайна архитекторов. Они унесут ее с собой в могилу, уж будьте уверены.
Заняв место в флаере и дав команду на взлет, я еще раз бросил взгляд на университет.
"М-да, против второго начала термодинамики не попрешь", - вспомнились мне слова, сказанные одним физиком с Земли, когда он впервые увидел это чудн*е архитектурное сооружение.
Двери в кабинет Шефа звуконепроницаемы. Об этом следует помнить, когда собираешься их открыть. Упругие басы штраусовского "говорящего Заратустры" вынесли меня обратно в коридор. Я заткнул уши, оттолкнулся от стены и ворвался в кабинет.
На экране, занимавшем всю торцовую стену кабинета, творилось действо, глядя на которое, никогда не скажешь, что "Бог умер". Нет, тут скорее "Шеф оглох". Слово, ставшее плотью моего босса, сидело ко мне спиной и творило Историю. В углах огромного экрана притаились ангелы и демоны. Они наперебой подсказывали, какие космологические параметры следует менять. Естественно, они подсказывали в соответствии со своими ангельскими и демонскими вкусами. Когда между силами добра и зла происходила стычка, игроку следовало принять одну из сторон. Победив, можно было заработать дельную подсказку.
