Конни Уиллис - Вихри Мраморной арки

Двери лифта раздвинулись, и на меня налетел Эйби Филдс.

— Я вас везде ищу. Вы не видели доктора Геданкена?

— А разве он не в танцзале?

— Нет, — сказал Эйби. — Он опаздывает уже на пятнадцать минут, и никто его не видел. Вы должны подписать вот это. — Он сунул мне какую-то бумагу.

— Что это?

— Петиция. — Он выхватил бумагу у меня из рук. — Мы, нижеподписавшиеся, требуем, чтобы ежегодные встречи Международного конгресса по квантовой физике впредь проводились в надлежащем месте, таком, как Расин. — Он снова сунул мне бумагу. — Но не в таком, как Голливуд.

Голливуд.

— Вы знаете, что участнику МККФ требуется в среднем два с половиной часа, чтобы зарегистрироваться в отеле? Они даже заслали несколько человек в Глендейл.

— И в Беверли-Хилз, — рассеяно сказала я.

Голливуд. Музей бюстгальтеров — и братья Маркс, и бандиты, которые могут избить вас только зато, что вы носите голубое или красное, и Тиффани/Стефани, и Самое Большое В Мире Полотно На Религиозную Тему.

Беверли-Хилз, — пробормотал Эйби, доставая из кармана авторучку и делая для себя какие-то пометки. — Я собираюсь огласить эту петицию во время выступления доктора Геданкена. Ладно, давайте подписывайте. — Он протянул мне карандаш. — Если только вы не хотите, чтобы в следующем году конференция снова состоялась в «Риал ьто». Я вернула ему бумагу.

— Я считаю, что отныне и впредь ежегодные конференции должны проводиться здесь, — сказала я и бросилась бежать к Китайскому театру Граумана.

— Мне, пожалуйста, билет на «Бенжи IX», — попросила я девушку в кассе. На ее значке было написано: «Добро пожаловать в Голливуд. Меня зовут Кимберли».

— Какой театр?

— Китайский Граумана, — подумав, сказала я. Времени на поиск состояния с наивысшей энтропией не оставалось.

— Какой театр?

Я взглянула на афишу. «Бенжи IX» шел во всех трех театрах — в огромном главном и двух поменьше.

— Они изучают реакцию зрителей, — сказала Кимберли. — В каждом театре у фильма своя концовка.

— Чем кончается фильм в главном театре?

— Не знаю. Я работаю здесь часть времени, чтобы платить за уроки по органическому дыханию.

— У вас есть игральные кости? — спросила я, внезапно осознав: то, что я намереваюсь сделать, в корне неверно. Это же квантовая теория, а не ньютоновская физика. Не важно, какой театр я выберу или в какое кресло сяду. Это эксперимент с запаздывающим выбором, и Дэвид уже в полете.

— Пожалуйста, тот, где счастливый конец.

— Главный театр, — сказала она.

Я проскользнула мимо каменных львов в вестибюль. Рядом с туалетом в стеклянных саркофагах сидели восковые фигуры Ронды Флеминг и каких-то китайцев. Я купила коробку изюма, упаковку кукурузных хлопьев, коробку мармелада и вошла в зал.

Он оказался еще больше, чем я предполагала. Бесконечные ряды пустых красных кресел извивались между огромными колоннами, спускаясь туда, где должен был быть экран. Стены были украшены причудливыми рисунками. Я стояла, сжимая в руках коробки, и не могла оторвать взгляда от люстры. Она напоминала золотую солнечную корону, окруженную серебряными драконами. Я и не представляла, что на свете существует нечто подобное.

Свет погас, и распахнулся красный занавес. Второй занавес напоминал вуаль, наброшенную на экран. Я спустилась по темному проходу и села в кресло.

— Привет, — сказала я и вручила Дэвиду коробку с изюмом.

— Где ты пропадаешь? Фильм вот-вот начнется.

— Знаю. — Я перегнулась через Дэвида и отдала Дарлин кукурузные хлопья, а доктору Геданкену — мармелад. — Я разрабатывала парадигму квантовой теории.

— Ну и? — спросил доктор Геданкен, открывая коробку с мармеладом.

— И вы оба не правы, — сказала я. — Это не Китайский театр Граумана. И не фильмы, доктор Геданкен.

— Сид, — сказал доктор Геданкен. — Если мы собираемся вместе работать, наверное, лучше звать друг друга по имени.

— Если это не Китайский театр и не фильмы, то что же? — спросила Дарлин, хрустя кукурузой.

— Это Голливуд.

— Голливуд, — задумчиво сказал доктор Геданкен.

— Голливуд, — сказала я. — Аллеи звезд и здания, напоминающие кипы пластинок и шляпы, «радиччо», и встречи со зрителями, и музей бюстгальтеров. И фильмы. И Китайский театр.

— И «Риальто», — добавил Дэвид.

— Особенно «Риальто».

— И МККФ, — сказал доктор Геданкен.

Я вспомнила черные и серые слайды доктора Львова, исчезающий семинар по хаосу, слова «смысл» и «информация», написанные доктором Уэдби.

— И МККФ, — сказала я.

— А доктор Такуми правда ударила доктора Иверсона? — спросила Дарлин.

— Ш-ш-ш, — сказал Дэвид. — Кажется, начинается фильм. — Он взял меня за руку. Дарлин откинулась в кресле, похрустывая хлопьями, а доктор Геданкен положил ноги на спинку кресла перед ним. Вуаль исчезла, засветился экран.

В начале четвертого повалил снег. Вообще-то снегопад собирался всю дорогу, пока Мэл ехал по Пенсильвании, а у Янгстауна, штат Огайо, с неба даже упала снежинка-другая, но сейчас густые белые хлопья быстро заваливали жесткую увядшую траву на разделительной полосе. Чем дальше он углублялся на запад, тем сильнее становилась метель.

Этого и следовало ожидать, если отправляешься в путь в середине января. Да еще и не проверив сводку погоды. Впрочем, он вообще ничего не проверил — просто снял халат; бросил в сумку вещи и сел в машину. Словно преступник, удирающий от полиции.

«Прихожане подумают, что я украл церковную кассу», — усмехнулся он про себя. Или того хуже… Как раз в прошлом месяце газеты писали о священнике, который сбежал на Багамы, прихватив с собой пожертвования на строительство храма и блондинку.

И конечно, каждый посчитает своим долгом сказать: «Мне он в тот день сразу показался каким-то странным…»

Но, возможно, никто ничего и не узнает: воскресное собрание корабелов отменили, следующее заседание приходского совета только через неделю, а встреча экуменического сообщества назначена на четверг.