class="p">– Нет, дядя Тархан. Я не почувствовала.
– Он верил в то, что предлагал? Во всё? Или иногда лгал?
– Да. Он не солгал ни разу.
– Понятно… – Тархан побарабанил пальцами по столу. – А второй? Чужак с Востока? Что чувствовал он?
– Он… Он плохо понимал, о чем речь, и скучал. И еще в нем был интерес – словно наблюдал за незнакомыми животными. И еще…
Она замялась.
– Говори, – приказал ей отец. – Говори и ничего не утаивай.
– Еще ему было жалко меня, – прошептала девочка, опуская голову. – И он злился. Наверное, из-за ошейника. В конце он сказал, что я… что я нормальный человек и не сойду с ума.
– Жалко тебя… – повторил за ней Тархан. – Да. Он явно разозлился, когда понял, что ты в ошейнике. Что-то он сказал насчет своих дочерей. Насчет того, что обе – синомэ гораздо сильнее Миззы. Вот, кстати, еще одно. Панариши мог узнать о нас многое благодаря шпионам. Или подкупу. В конце концов, известное хотя бы двоим знает и ветер. Но откуда Саматта узнал, что Мизза – синомэ? И об ее ошейнике, о котором не догадывался даже я? Нет, Цахарра, я не стану связываться с такими людьми, что бы мне за то ни предложили. По крайней мере, пока не пойму их как следует.
– Чужак с Востока… – задумчиво проговорил Мистан. – И генерал. Наемник? Он вряд ли опасен так же, как Панариши. В конце концов, что ему известно о наших путях?
– Он бывший солдат. И бывший учитель истории. Он знает о нас достаточно, чтобы читать знаки у меня на плечах. И он неплохо знает поллах – иногда странно строит фразы, не всегда верно использует интонации, говорит только вежливым слогом, но все-таки говорит. Даже если он учил язык по книгам, он отнюдь не беспомощный младенец. Он далеко не так опасен, как его хозяин, но все равно опасен.
У Миззы снова забурчало в животе, и Повелитель Ветра обернулся к ней.
– Ты хорошо поработала сегодня, – сказал он, и в его голосе и в сердце проскользнули ласковые нотки. – Вот, держи, – он макнул большую лепешку в подливку, отпластал ножом толстый кусок мяса, плюхнул его на лепешку и протянул девочке. – Теперь иди домой и отдыхай.
– Спасибо, сан Тархан, – прошептала та, бросив неуверенный взгляд на отца.
– Иди, иди, – отмахнулся тот. – И скажи матерям, чтобы покормили тебя как следует.
Девочка кивнула и, сжимая лепешку, выскочила в дверь. На улице уже стояли густые сумерки, стремительно переходящие в ночь. Темными улочками, кое-где освещенными падающим из окон светом, на ходу жуя лепешку, она пробралась к своему дому. Она старалась идти безлюдными местами, не попадаясь на глаза людям, и ей это удавалось. Перед дверями, впрочем, ее все же заметили. Игравший с друзьями в бабки Сахмат, завидев ее в круге света от фонаря над дверью, выпрямился и фыркнул.
– А, чокнутая вернулась! – презрительно бросил он. – Что, не убил тебя сан Тархан по дороге? Ничего, убьет еще.
Его дружки загоготали. Несмотря на свои двенадцать лет Сахмат превосходил ростом четырнадцатилетнюю Миззу на полголовы и был в полтора раза шире в плечах, так что верховодил и над мальчишками старше его на два-три года. Его компания Миззу побаивалась и не упускала случая устроить ей какую-нибудь гадость: сунуть ящерицу за шиворот, толкнуть в грязную лужу, отвесить увесистый щелбан… Сейчас девочка чувствовала, что в брате кипит и клокочет острая черная зависть к ней – еще бы, ведь именно ее, а не его взял с собой Тархан. В таком состоянии он вполне мог бы ударить ее и по-настоящему, а потому она, торопливо засунув в рот остатки мяса, боком вдоль ограды проскользнула к крыльцу и нырнула в дверь.
Она уже привыкла, что мальчишки ее бьют и толкают, а девочки, даже родные сестры, старательно избегают и противно шепчутся за спиной. Но сегодня вспыхнувшая в ней обида оказалась особенно острой. Возможно, потому, что в ее ушах все еще звучали слова чужеземца.
Ты ничуть не хуже остальных. Твои способности – дар, а не проклятие.
Ему легко говорить! Он большой и сильный, такой же большой и сильный, как дядя Тархан. Уж его-то точно никто не смеет задирать. А как может защититься она? Через год ей исполнится пятнадцать, и настанет пора сговаривать ее кому-нибудь в жены. Только вот наверняка никто не захочет ее взять. И тогда она навсегда останется одна, брошенная, никому не нужная. Из всех мужчин только дядя Тархан относится к ней хорошо, так же хорошо, как к своим собственным дочерям. А все остальные ее боятся, не любят и даже ненавидят.
За что ее бояться и ненавидеть? Пусть она синомэ, но ведь она никому не сделала ничего плохого!
Лучше бы ее убили сразу, как остальных проклятых детей. Зачем дядя Тархан вступился за нее?
Из общей комнаты доносились громкие звуки работающего телевизора и возбужденные детские голоса, плескало радостью и возбуждением. Наверное, все сейчас собрались перед экраном и смотрят мультики. Но ей туда нельзя – даже если ее не поколотят, то демонстративно уйдут куда-нибудь, оставив ее в одиночестве. С трудом сдерживая слезы, она прокралась по длинному темному коридору и юркнула в свою комнату. Хорошо хоть никто не хочет с ней жить, так что она всегда может спрятаться в свою каморку, чтобы выплакаться в одиночестве.
И никто не знает, что у нее есть Бокува.
Кукла сидела на подоконнике и смотрела в окно на восходящий из-за горизонта Звездный Пруд. Она не пошевелилась, когда Мизза проскользнула в комнату, и только когда Мизза села рядом, повернула к ней голову.
– Тебя опять обидели? – прошелестела она своим тихим, на грани шепота, голосом. В темноте девочка не могла видеть цвет ее глаз, но она знала, что левый – зеленый, а правый – синий, и это знание странным образом успокаивало. – Ты долго отсутствовала.
Девочка сердито швыркнула носом и потерла кулачком глаза.
– Сахмат дурак, – зло сказала она. – Я его самого когда-нибудь убью!
– Не получится. Ты женщина. Он мужчина. У вас, гуланов, женщины всегда подчиняются мужчинам. И он сильный. Ты побоишься.
– Тогда сбегу к тарсачкам! У них, говорят, наоборот – мужчины всегда подчиняются женщинам. И мне станут подчиняться!
– Этого ты хочешь? – кукла отвернулась и снова принялась глядеть на звезды. – Чтобы тебе подчинялись? Чтобы ты сама могла делать другим больно?
– Нет, – хмуро сказала девочка. – Я хочу, чтобы меня в покое оставили. Почему дядя Тархан меня любит, а остальные нет? И
