Нет, он, Далберг, не желал поддерживать этот роковой бег рысцой. И уж продажным он не был. Кроме того, его контракт с ЕВРОКОСМОСОМ истекал только через два года. Этого обстоятельства Вестингу было достаточно.
Вестинг лишь улыбнулся.
— Вы недооцениваете наши возможности. Разумеется, NASA возьмет на себя и договорный штраф.
— Не утруждайте себя. Это бесполезно.
На худощавом лице астрохимика появилось выражение скептического удивления. Затем он звучно рассмеялся.
— Вы патриот?
— Германский, — холодно ответил Далберг. И после небольшого промедления добавил: «Западногерманский, разумеется».
Потом они больше не возвращались к этой теме. Вестинг отдал должность пилота молодому австралийцу, но и в дальнейшем относился к Далбергу доброжелательно. Пару раз он подкидывал ему более мелкие, но хорошо оплачиваемые задания, которые не противоречили договорным обязательствам.
И Далберг научился ценить Вестинга. Его особенно впечатлял стиль руководства американца, манера, как он понимал это, мобилизовать и самые последние резервы команды. Он не только выдумал хитроумную систему целевых премий. У него были отличные связи в различных частных печатных и телевизионных агентствах, и если он считал это уместным, появлялись портреты его коллег, вставлялись интервью, отмечались личные достижения, проводился опрос, кто самый популярный астронавт месяца или недели. Он сам при этом оставался на заднем плане.
И на борту «Пацифики» Вестинг не выбивался на передний план, несмотря на то, что он — и в этом Далберг был убежден — обладал гораздо более лучшими качествами руководителя, чем Бронстайн.
Бронстайн ослабил вожжи. Он, Далберг, был достаточно объективен, чтобы признать, что он сам заслужил строгий выговор — по причине совершенного вместе с Веккером нарушения дисциплины в день посадки. Но Бронстайн ни пальцем не пошевелил. Инцидент был исчерпан. Веккер произнес большую речь, и если его поставят на место, то на совсем короткий срок.
Было необходимо, натянуть вожжи. Чувствовал ли Вестинг то же самое? Он…?
Далберг измерил батарейку. Она не могла разрядиться за одну ночь. Должно быть она еще вчера была севшей. Вестинг упустил это?
Во время путешествия к Титану Вестинг принимал участие в различных рутинных проверках функционально и жизненно важных приборов «Пацифики». При этом он ни на волосок не отклонился от установленных алгоритмов. Каждое его движение логично следовало после предыдущего. Он ничего не пропустил, не оставил без внимания.
И буровую машину он знал как свои пять пальцев. И именно детектор анклавов он проверил с меньшей внимательностью?
Человеческий фактор?
Другой возможностью было твердое намерение.
Акт мести Веккеру?
Далберг покачал головой. Невозможно!
Он вскочил и вылез из кабины пилота. Ему было необходимо подвигаться.
Свет фонаря блуждал по россыпи. Крепко вонзая кирку в рыхлый грунт, Далберг двигался вниз: пятьдесят, семьдесят, восемьдесят шагов. Приблизился конец россыпи. Каменные стены. Колонны, нанизанные друг на друга, словно монументальные органные трубки. Пещеры. Ледяные сталагмиты, между ними штольня. Гробовая тишина. Абсолютная ночь.
Далберг обернулся. Буровая машина вспыхнула, когда на нее попал луч света: пылающий камень наверху на россыпи.
Что ему было делать? Сообщить, что он обнаружил? Высказать чудовищное обвинение? Взвалить на Вестинга непосильную ношу?
У Далберга вдруг возникло ощущение, что что-то холодное, влажное, чешуйчатое вытянулось из темноты и коснулось его затылка. Он задержал дыхание. Снова это.
Он резко обернулся. Световой пучок натолкнулся на огромный сталактит, который свисал с горного выступа.
Черт, нервы! Он должен был оставаться спокойным. Разве он не космический пилот? Не сталкивался ли он достаточно часто с трудными ситуациями? Первый принцип гласил всегда: принуждать себя к физическому спокойствию. Контроль за дыханием, регуляция пульса и сердечных сокращений. Затем: сконцентрировать мысли. Уйти от приступов паники. Не ломать себе голову.
Далберг неторопливо вернулся в кабину пилота.
Ему было поручено обследовать россыпь гальки и в зависимости от обстоятельств приготовить буровую машину к отправке. Никто не требовал от него, чтобы он выяснил на месте причину аварии. Следовательно, ему не нужно было слишком торопиться, пока что мог оставить свое открытие при себе.
Следовало совершенно трезво взглянуть на вещи. Кому от этого было пользы, если он обвинит астрохимика? Если будет установлено, что Вестинг действовал с умыслом, таким образом экспедиция «Пацифики» была практически закончена. Сорвалась из-за слабостей человеческого характера. Потому что никто не мог продолжать работу в таких условиях. Если же, напротив, окажется, что несчастный случай был вызван по вине Вестинга, тогда экспедиция хоть и продолжится, но возникнет невыносимая ситуация. Позиция Веккера усилилась бы. Впредь у него бы еще больше недоставало дисциплины и всякую критику он встречал бы ясным указанием на Вестинга: «Что Вы хотите? Ни один человек не застрахован от ошибок».
Позиция Вестинга значительно ослабилась бы. Ему, самому старшему, самому опытному, не прощалась небрежность, даже если речь шла об исключительном случае.
Далберг надел защитную оболочку на искатель анклавов, засунул его обратно в отсек, привинтил приборный щиток и внимательно проследил за тем, чтобы вмешательство не оставило следов. Он твердо решил. Он пока что будет молчать. Поживем-увидим. Если будет необходимо, он может сразу же поговорить с Вестингом. С глазу на глаз.
Комендант вышел на связь. Готов ли бур к поднятию. Лебедка установлена и сейчас как раз будет закреплена. Самое позднее через тридцать-сорок минут тросы могли быть пропущены через зонд.
Далберг подтвердил готовность. Он еще раз вылез из кабины, чтобы еще раз осмотреть натяжное устройство в носовой части буровой машины. Оно было в порядке.
Как убить полчаса времени? Далберг совсем не хотел ждать в тесной кабине пилота. Он позаботился о соединении динамиков и вылез через открытый входной люк. Россыпь гальки перед ним была скудно освещена носовым прожектором, включенным в режим ближнего света.
О чем еще было думать? Теперь у него было свободное время. К принципам Далберга относилось то, что он оставлял в покое однажды продуманное дело, пока оно не будет поставлено на повестку дня практикой. Он любил, когда во всем были порядок и ясность. Прежде всего в голове. От мозга, в котором мысли кружатся словно карусель, мало толку; он часто подводил, когда было необходимо быстро оценить новую ситуацию и сделать соответствующие выводы.
