Он сел на скамью, достал из заднего кармана портсигар, из него папиросу, помял, дунул в нее и закурил, со вкусом выпустив дым. В зале зашевелились курильщики, у которых от недостатка никотина уже опухли уши.
- А что вынюхивать? Сигнал уж подан, - торжественно объявил инопланетянин, воздев руки к потолку. - Скоро, скоро, ринутся на землю воины славного звездного легиона...
- Ах, оставь! - поморщился Гэндальф. - Ты про это уже сорок лет тростишь. Надоело.
Инопланетянин подмигнул залу с заговорщическим видом, махнул рукой в сторону Гэндальфа и показал знаками, как он этого Гэндальфа не уважает. В зале хохотнули. Вошла леди Ви, выкрашенная тоже в зеленый цвет. Гэндальф посмотрел на нее, покачал головой.
- Вы бы хоть в приличный цвет покрасились, что ли, - сказал со вздохом. - А то в вас, зеленых, уже грудные дети не верят.
Вместо ответа леди Ви выволокла из двери эмалированный таз, раскрашенный полосами под паутину, и они с инопланетянином начали прилаживать его к спинке стула. Получилось что-то вроде параболической антенны, которую они направили на Гэндальфа. Тот и ухом не повел. Инопланетяне шушукались, делали руками какие-то пассы, творили заклинания, очевидно стараясь воздействовать на Гэндальфа. Наконец Гэндальф не выдержал, встал, произнес: "Как дети, ей-Богу" и вышел
Петру вдруг стало скучно. Он понял, что написать об этом действе статью, может быть и можно, но ведь ее ни одна газета не купит. Какая уж тут культура. Так, стеб один...
Он встал и начал пробираться к выходу.
- Куда вы, товарищ? - голосом Ленина спросил инопланетянин. - Останьтесь, вы еще главного не видели.
Петр сгорбился и бросился к выходу со всею возможною скоростью. Краем глаза он заметил, что с другой стороны зала пробирается к выходу еще один человек. Они столкнулись в дверях, у человека выпала из рук пластиковая авоська, по полу запрыгали апельсины. Ну кто ходит в театр с авоськой, хотя бы и в такой театр? Петр пробормотал извинения, бросился ловить апельсины, собирать. Человек не принимал участия в сборе урожая. Он стоял, сложив руки ниже пояса, и надменно наблюдал за Петром. Когда тот подал ему авоську и еще раз пробормотал "извините", он выхватил авоську, посмотрел надменно и сказал:
- Вот что, любезный. Раз уж вы таким бессовестным образом на меня налетели, и хотите извиниться, подите-ка, поймайте мне такси.
Петр постоял немного, посмотрел ему в глаза. Потом четко сказал:
- Да пошел ты! Я уж извинился перед тобой. Ты хочешь, чтобы я тебя еще в сортир сносил?
И вышел.
- Невежа! - донеслось вслед.
Петр обернулся и сказал себе, что сейчас начистит морду этому долговязому придурку, даром, что тот выше его на голову. И тут в голове вдруг всплыли слова: "молодой человек был не прав в том, что возмутился и опустился не только до угроз применения физической силы, но и эту самую силу применил. В то время как нужно было ответить едко, остроумно, так сказать, бить словом, а не руками." Откуда это? Бить словом, а не руками. Хм.
- Вежливый и воспитанный человек, - сказал он холодно, - никогда не назовет другого невежей.
Он отвернулся и зашагал по тротуару, оставив долговязого стоять и хлопать глазами.
Хорошо, что он не опустился до драки. Очень хорошо. Вовремя выплыла цитата. Кстати, откуда? Э, не все ли равно?
Петр шел по проспекту, мимо неслись дорогие автомобили, проезжали ярко освещенные троллейбусы. Сверкали огнями витрины магазинов, в которые даже входить-то страшно. В такие магазины входить - не так нужно быть одетым. И не с таким кошельком. Петр вздохнул, свернул в боковую улицу. Здесь были магазины подешевле, но такие же яркие, хотя в них уже не страшно было заходить.
Петр подумал о том, что он, действительно, вел се6я не лучшим образом. Зачем было сразу лезть в бутылку? Нужно было сказать что-нибудь, так, чтобы надменная маска сползла с лица того типа. Почему, почему он так себя повел? Ну как же, его ведь так воспитали. Нужно дать сдачи. В любом случае, всегда. Но никто не научил, как именно давать сдачи. Кулаками - так он решил сам. И делал так до сих пор. Пока не выплыли откуда-то эти слова. Где-то он их слышал. Но где и когда - этого он припомнить не мог.
Внезапно у него созрела мысль написать об этом статью. И плевать, что ее никто не захочет печатать! Может быть и захотят. Он ускорил шаг, добрался до дома и, едва скинув куртку, сел за компьютер. Через час статья была готова.
Мы, чернь
Приснопамятная революция тысяча девятьсот семнадцатого года совершила очень большое и важное деяние, благодаря которому Октябрьский переворот следует считать именно революцией, и не принижать его значение для всемирной истории.
Вспомним, с чего начали большевики, оказавшись у власти. С уничтожения инакомыслия. А, поскольку инакомыслие теснилось преимущественно в образованных головах, то и начали они с уничтожения образованных людей. Выгоняли, выживали, расстреливали дворян, а вместе с ними гнали университетских профессоров, ученых, мыслителей, интеллигентов. Собственно, это общеизвестно, и не об этом моя статья. И даже не о том, что на смену изгнанникам пришла чернь. А о том, что потомственная чернь никак не может стать потомственной интеллигенцией. Не получается у ней это. И вовсе не потому, что препятствуют какие-то таинственные силы, а потому, что она этого не хочет. Да-да, именно не хочет.
Начнем с того, как, например, мы, мужчины обращаемся друг к другу. "Здорово, мужики!" Мужик - это та самая чернь, рабочий конь, грязный, вечно пьяный, малообразованный, что бы там о нем не говорили, как бы не воспевали пролетариат ангажированные писатели и публицисты. Мы называем себя мужиками, ну и кто мы после этого? Мужики и есть. Ведь если мы станем приветствовать друг друга "Здорово, козлы!", то мы и станем козлами.
Прошу понять меня правильно. Я вовсе не ставлю знак равенства между мужиками и козлами. Не надо натягивать одеяло на уши, обнажая ноги. Я просто хочу сказать, что если мы начнем здороваться друг с другом "Здравствуйте, господа", то мы, хоть господами в одночасье и не станем, но, по крайней мере, немного к этому приблизимся. Сделаем маленький шажок.
Второе. Как мы едим. Не что, а как. Многие даже не знают, что во время еды наряду с вилкой нужно пользоваться ножом. Слава Богу, об этом помнят в ресторанах, но помнят только официанты, сервируя стол, а вот посетители, то есть мы с вами... В лучшем случае, мы режем бифштекс на несколько частей, которые поместятся в рот, перекладываем вилку в правую руку и больше не вспоминаем о ноже. Уверяю вас, во всем мире на нас смотрят как на дикарей именно поэтому - мы не умеем есть по-человечески. Ну, это было бы полбеды, если бы мы стремились научиться, так нет же! Мы и не хотим научиться! На кой хрен русскому нож, когда у него в кармане пачка баксов и он отвалит на чай целую сотню, так что любой официант посмотрит если не с уважением, то с восхищением? Ну, новые русские - это притча во языцех, о них мы говорить не станем. А старые-то русские? Сколько раз слышал: "Ну, вот еще, буду я ножом ковыряться, что я, граф какой-нибудь!" Не граф. И даже не маркиз. Чернь.
