Но Стрелкову повезло. Он быстро преодолел расстояние, отделявшее его от третьей платформы, куда обычно прибывала электричка, и, поднявшись по ступеням, вышел на воздух. Громкоговоритель объявил о том, что электропоезд «Анисовка-Жасминная» прибывает через пять минут. Стрелков поздравил себя с удачей. Случай с нахалом-водилой вообще благотворно сказался на его измотанных нервах. Этот инцидент придал ему уверенности, он почувствовал себя полноценным членом общества, а его новое качество, которое до сего момента казалось ему то незаслуженной карой, то тяжким испытанием, оказалось мощным рычагом воздействия на окружающих. Стрелков довольно усмехнулся. Надо же, пьяному помог. Святое дело для русского человека!
Но его надежда и дальше способствовать общественному порядку, процветанию, а также воспитанию граждан в духе христианских заповедей быстро уступило новому приступу отчаяния, как только электропоезд, огласив воздух мощной предупреждающей сиреной, остановился, и из него стали вываливаться краснолицые, озабоченные дачники. Никто – и это естественно – его не замечал. Стрелкову стоило немалых усилий увертываться от бегущих по направлению к тоннелю людей. Он стоял у входя, прижавшись к стене и судорожно отскакивая всякий раз, как какой-нибудь чересчур активный землефил теснился к нему. И тут он увидел Галину. Не обращая внимание на суетливую беготню отдельных индивидов, не подчиняясь общему направлению движения, она гордо ступала вдоль перрона, несколько в стороне от бесноватого потока двуногих. Ее пышное тело, обтянутое сине-белыми легинсами и маечкой, воплощало неспешную грацию знающей себе цену женщины. Стрелков, позабыв о давке и опасности быть сбитым с ног спешащими огородниками, залюбовался женой. Его сердце сначала высоко подпрыгнуло от счастья, что он обладает такой женщиной, а потом упало: он с новой остротой почувствовал свое одиночество, свою непригодность в качестве видимого объекта, свою отчужденность.
Но как ни странно, это промозглое осеннее чувство отступило так же быстро, как и нахлынуло, едва Стрелков заметил семенящего за Галиной Виталия. Это обстоятельство, каким бы плачевным и душераздирающим оно ни было, заставило его собраться и сделать попытку проанализировать ситуацию. Хотя именно то, что анализировать было нечего – все и так было предельно ясно – и не позволило изболевшемуся сердцу Сергея не погружаться в холод и слякоть неприкаянности. Он осознал себя обманутым, преданным в своих лучших чувствах и с присущим ему грубоватым представлением о дружбе и верности решил спросить с жены за ее измену. Никаких сомнений у Стрелкова не было: на даче имело место прелюбодеяние. «И это тогда, – в запальчивости подумал он, – когда я зарабатываю на жизнь, чтобы эта блядь имела все необходимое и сверх необходимого!» Тщедушное тело Виталика настроило его и вовсе на кровожадный лад. Он не мог простить жене, что она предпочла худосочного психиатра-нарколога ему, солидному мужчине в расцвете сил, как говорили подружки Данилыча. Сколько у него было возможностей изменить жене! Сколько женщин, пришедших к Данилычу, хотели потом провести время с ним! А он в первую очередь думал о жене. Нет, его не смущала близость чужого тела, он прилично выпивал, а в состоянии алкогольного опьянения можно удовольствоваться практически любым телом и душой.
В данном случае срабатывал не инстинкт самосохранения (на дворе СПИД) и даже не эстетический рефлекс, а моральное представление о том, что можно и чего нельзя. Стрелков был в этой области возвышенным ретроградом, несмотря на свой мужицкий цинизм, который бил из него фонтаном в мужской компании. Итак, Стрелков почувствовал себя оскорбленным в глубине души и, созерцая победное шествие жены и жалкую, торопливую походку приятеля, понял, что так это дело не оставит. Вскипевшая кровь требовала решительных действий, но память о том, что с ним приключилось, остудила на время жар Сергея. Преданный женой и другом, полный сознания безысходности – он был невидимкой и, похоже, останется ей до скончания века – он испытывал странное, извращенное удовольствие, думая о себе, как о прокаженном, как об изгое, как о демоне, как о карающей деснице. Люциферов пафос пронзил его гордую душу, превратив гордость в гордыню. «Ну, я им покажу!» – мстительно усмехнулся он про себя.
Пока же Сергей просто смотрел на жену и Виталика. Они приблизились ко входу в тоннель, поравнялись с Сергеем и стали спускаться. Он отклеился от стены и, петляя между гражданами – толпа заметно поредела – пошел следом за парочкой. «Вот она, значит, как огурцы поливает! Говорил ей: подожди выходного, вместе поедем, но нет, она рвалась как бешенная на дачу. Потрахаться захотелось! И кого выбрала – хлюпика-алкаша! Чего, спрашивается, ей не хватало? Денег? Деньги были. Внимания? Он, Стрелков не обделял ее вниманием. Нарядов? Она покупала себе все, ну, почти все что хотела! Вот сука! А этот хлыщ, психоаналитик хренов, губенки раскатал! Да-а, не дурак, знает, как полакомей кусок отхватить! А еще возмущался, как это Данилыч трахает жену своего друга! Лицемер!» – все эти мысли кипели в голове Стрелкова, как вода в медном котле. Он чувствовал попеременно слабость и дикое желание кинуться на Виталика и задушить его. Потом его многострадальную душу обожгла досада: как он мог быть таким доверчивым!
«Ну ничего, – успокаивал он себя, сворачивая налево, – я отомщу, мало не покажется! Мне теперь многое дозволено!» Стрелкова не удивило, что парочка свернула не направо, к вокзалу, а к автовокзалу: Виталик жил в одноподъездной девятиэтажке, возвышавшейся прямо на выходе из тоннеля, стоило свернуть в первый двор. Хотя это и неприятно задело Стрелкова, недоумевающего по поводу страстной привязанности любовников друг к другу. «Не натрахались что ли?» – зло подумал он, поднимаясь по ступеням.
– Сейчас душик примем, – ворковал подобострастно улыбающийся Виталик, заглядывая в холеное, немного хмурое лицо Галины, – время еще есть…
– Есть, но немного, – бросила она через губу и поправила темные очки, которые, сняв в тоннеле, снова нацепила на нос.
– Похоже, ты переживаешь, – с неодобрительной осторожностью заметил Виталик, – но вспомни, как он с тобой обращается – это ж чудовищно!
У Стрелкова чесались руки, но, помня, что он невидимый, он сдерживался, хоть это и стоило ему гигантских усилий. Виталик, с которым он собирался проконсультироваться по поводу своей проблемы, в один миг стал ему ненавистен и отвратителен. Сергей криво ухмылялся, видя, как тот порхает вокруг Галины, с каким лакейским самоуничижением заглядывает ей в лицо.
Они уже свернули во двор, поднялись по крыльцу. Оказавшись в подъезде, Виталик стал еще развязнее. Он ухватился за пышный зад Галины, пока они ждали лифт, и жадно массировал его. Галина не останавливала его, но видно было, что общение с психоаналитиком ей наскучило и она принимает ласки по инерции. Потом Виталик прижался к ней. Стрелкову хотелось рвать и метать. Не сдерживая ненависти, он подскочил к Виталию и врезал ему промеж глаз. Тот отлетел на пару метров, плюхнулся мягким местом на метлахскую плитку, которой был выложен пол в подъезде и взвыл от боли и неожиданности.
