А ведь до этого момента я все еще сомневался в реальности Вьюжного. А верил только в "Северное сияние".
Я ощутил целый букет запахов — тут вам и клубника, и морошка и черника. Затем оглядел зал и увидел мою мечту, мою девушку Анну. Ноутбук, чашка кофе и кусочек пирога на булочке — все было при ней, как и всегда. Верх консерватизма, похвально.
А рядом с Анной сидела другая девушка — и ее я тоже узнал — Екатерина.
Одета она в тот же серый костюм (длинная юбка и пиджак с большими круглыми пуговицами), в котором приходила утром ко мне… это же сон, я вижу то, о чем думал в последнее время…
Девушки разговаривали.
Я сделал несколько шагов в их сторону. Словно призрак. Невидимый и бесплотный. Я прошел сквозь столик, а какой-то мужчина прошел сквозь меня, не заметив и не ощутив моего присутствия. Я же почувствовал легкий сквозняк.
До меня долетели обрывки фраз. Я услышал:
"Да, это парень из моих слов".
Говорила Анна, и голос ее казался очень удивленным. А потом она сказала еще:
"И все же, откуда вы о нем знаете?"
И Екатерина ответила:
"Я не могу понять… пока что… всего час назад с ним разговаривала".
Я сделал еще шаг — наверное, для того, чтобы как следует расслышать — и изображение вокруг дернулось, превратилось в смутную дымку. Как будто ресторан мгновенно наполнился серым непроглядным дымом. Анна и Екатерина пропали. Растворились столики, люди, окна, двери, кафельный пол, зеркальный потолок. Растворилось все. И только обрывок фразы долетел, словно из ниоткуда:
"Но ведь тринадцатого февраля — это так скоро…"
И меня вышвырнуло из этого рукава сна, понесло дальше. Я плескался в мутном потоке сновидений, барахтался, пытаясь не утонуть в них — в стремительно несущихся грезах, что одолевали меня долгое время. Интересно, а была ли здесь какая-нибудь спасительная соломинка, за которую я мог бы ухватиться и вылезти? Видимо нет.
Куда я плыл в своем сне? Не знаю. В прошлое или в будущее — все одинаково серо. Река в темноте, не поэтично ли? Здорово напоминает пылкие фантазии юных поэтов, которые сидят каждый на своем балконе, смотрят на небо, на лунные пятна на воде и разглядывают мир в совершенно ином свете. В таком свете, которой не видим более ни для кого.
И я представил на минуту (а, может быть на вечность), как река относит меня от настоящего — того самого Настоящего, которое принято читать с большой буквы и которым обозначается нынешнее мгновение жизни — к прошлому. К той отправной точке, которую ради смеха можно обозначить "Пункт А". Как в геометрии, в девятом классе. Только путь в обратном направлении. Отсюда, если желаете, сюда.
Конечная точка Настоящего — больница. Где-то есть еще один пункт, до которого я не добрался, но проклятый поток решил оттащить меня обратно. Итак, больница. Я лежу на койке, и я знаю, что лежать мне здесь еще до ишачьей пасхи. Больница вертится в потоке, слишком мало воспоминаний, чтобы что-то вспомнить или обозначить. Помню загипсованные руки, три свободных пальца, запах лекарств, болезненный свет дамп над головой. И чувство безнадеги одолевает — это точно. Тринадцатое февраля — это так скоро. Могу не успеть. Могу провалиться в стремительно убегающее прошлое. Если буду валяться на койке. Разве я затем так долго шел к своей мечте, чтобы упустить единственный шанс?
А следом за больницей — мой путь к Полярному. До Полярного я останавливался в сотне маленьких городков. Пережидал день в гостиницах или за столиками темных полупустых кафешек. Днем я спал. Сложно, знаете ли, жить, когда дневной свет может сжечь сетчатку глаза и оставить слепым до самой смерти. Много лет назад врачи сказали мне, что я могу носить темные очки, и тогда велика вероятность, что с глазами ничего не случиться. Но я предпочел вести ночной образ жизни, а днем отсыпаться — так надежнее. Как сова. Или как вампир.
Городок, в котором я побывал незадолго до Полярного, запомнился хорошо. Город со странным названием Ковров. Местные шутили: "Мы город ковров", говорили они, "Только ковров здесь никаких нет, одни половики или полотенца". Хотя и ковров тоже хватало. В гостинице, где я остановился днем, ковры лежали повсюду. Когда я ступил на край ярко-красного ковра с бирюзовой окантовкой, мне стало стыдно за то, что мои ботинки в снегу, и я буду оставлять грязные следы. В Коврове ко мне пришли разом три девушки, и каждая поведала свою историю, уверенная в том, что ее жизнь — уникальнейшее явление в природе. Возможно, она была права, но проблемы с парнями, любовью и изменами — скучные проблемы.
А до Коврова я побывал во Владимире. Красивый старинный город, в котором даже пахнет древностью, историей. Во Владимире я не успел записать историю человека, встретившегося мне в ресторане. Он много говорил, а я старался запомнить, чтобы перенести потом на бумагу. Но пока руки не доходили. А его голос — хриплый, треснутый, усталый — я слышу до сих пор.
Он говорил:
"Сатир спел мне песню. Я знал, что произойдет сегодня. О, да.
Завожу автомобиль, предчувствую беду, еду в город, и по дороге разбиваюсь.
Бытовое происшествие. В эту же минуту в мире умирают тысячи людей, еще сотни пропадают без вести, десятки оживают в реанимациях под ударом электрошока, единицы открывают глаза в морге в тот самый момент, когда к их грудной клетке прикасается холодное лезвие скальпеля.
Одна авария на мокрой трассе между городами, на асфальте, который меняли десять лет назад, где каждая выбоина хищно скалится в ночное небо, ожидая очередную жертву. Это я. Жертва.
Я трезв, не курю, мобильный лежит на бардачке. Смотрю на дорогу. Лобовое стекло лопается мгновенно. Я бы назвал это роком или судьбой, хотя многие сказали бы, что в стекло просто попал камень или летучая мышь, которых здесь видимо-невидимо. Но никто не может знать наверняка, потому как за окнами ночь. А ночь — лучший друг темных дел. И девочка, которую я знал, та самая, что пыталась играть с судьбой, уже давно не живет на этом свете, и она не может ничего сказать тоже.
Стекло лопается, осыпая меня мелкими осколками. Звук такой, словно кто-то набрал в пакет воздуха, закрыл его, и со всей силы ударил.
Это только в мыслях каждый из нас знает, что он может контролировать любую ситуацию в жизни. Жизнь же ЗНАЕТ, что контролировать ситуацию может только одна она (какие верные слова, подумал я тогда). А каждый из нас марионетка в руках ситуаций. Нас дергают за ниточки, и мы непроизвольно совершаем глупые, бесполезные, дерганые движения. Ниточки в руках у невидимого слуги Жизни — у Судьбы. У этого черноволосого подонка с челкой на глазах и серебряными кольцами на каждом пальце.
