— Знаешь, это уже не укладывается ни в какие рамки. Тебе бы к Яну не мешало обратиться. Серьезно. Ты неадекватен, Ричард. Видишь ли если б меня порезала моя жена, мои глаза наверняка были бы золотистыми, потому что я, в первую очередь, безмерно бы удивился и растерялся подобному, а уж только потом почувствовал боль. Если она клон, то ты прототип Всевышнего. У меня специальные опознаватели на этот счет вмонтированы, это так, к твоему сведению. На руке каждого охранника определитель. Если бы Анжина не была человеком, мы бы узнали об этом через секунду после ее появления здесь. Это называется — высокие технологии, Ваше Величество! — поддался к Ричарду Иржи, вкрадчиво объясняя прописные истины. Король Мидона играл желваками на лице, разумом понимая и принимая его правоту, но душа не хотела верить и твердила одно — Анжины здесь нет.
Король Сириуса покачал головой, глядя на зятя, и в эту минуту твердо решил для себя улететь на Хиласпи. Не приведи господи влезть между двумя недавно влюбленными, они и не заметят, как придавят окружающих руинами своих чувств. К тому же, они одни разберутся быстрее. Иржи даже не будет против, если Ричард силой вернет строптивую жену на Мидон. И будет прав — надо преподать ей урок послушания. Анжина его жена — пусть сам и разбирается, а Иржи умывает руки. В конце концов, хоть Ричард и сам виноват — слишком много воли Анжине дал, однако это не повод издеваться над ним и забывать о том, что она прежде всего мать и жена, а не юная чаровница на выданье.
— Ричард, ты можешь проверить мои слова через Яна. Он сделает необходимые анализы, и ты сам во всем убедишься. Я предоставлю тебе полную свободу действий — поживи здесь, присмотрись, отдохни. Кто знает, возможно, уже завтра ты изменишь свое мнение, поймешь, насколько…м-м-м…странно себя вел. Я с утра улечу на Хиласпи, Эджина звонила, просила прилететь, так что, извини, мне придется вас оставить, но если понадоблюсь, звони. Оставайся за хозяина, только, ради бога, не разнеси дворец, нравится он мне. Надеюсь, к моему приезду Анжина возьмется за ум. Ты ей в этом поможешь, уверен. Удачи, — король поднялся, давая понять, что беседа закончена, и желая, как можно скорее оказаться подальше от двух непредсказуемых, невменяемых, эмоционально неустойчивых и алогичных родственничков. Мысленно он уже собирал вещи.
`Что ж, Иржи умывает руки — понятно. Не желает вмешиваться и засядет на Хиласпи с женой, пока мы с Анжиной будем разбираться. Кто-кто, а он не изменился и не изменится. Хорошо: ставки сделаны, господа. Кто кого, а он в любом случае нипричем — белый пушистый и съевший сразу два батона. Брависсимо! Повезло Анжине с братом… Ладно, пусть едет, Д'Анжу из дворца, мне легче. В одном он прав, нужно хорошенько отдохнуть, прежде чем делать выводы `.
Иржи кивнул Ричарду, прощаясь, и не спеша покинул комнату. Через 12 часов, пока все во дворце спали, он вылетел на Хиласпи, оставив Танжеру одно, единственное распоряжение — не вмешиваться и дать супругам разобраться самим.
Сержу он передал дела, загрузив его на ближайший месяц до отказа, и покинул, наконец, дворец. Хватит с него головной боли — отпуск.
Г Л А В А 8
Ей снилось что-то очень хорошее, но что? Она забыла, как только услышала детские голоса, раздающиеся неподалеку.
— … жива.
— Спит.
— Боги не спят.
— Много ты разумеешь!
— Да девка она простая, мне батя говорил, токмо пригожа.
— Ну да?!
Халена открыла глаза и, разглядывая бревенчатую стену перед носом, улыбалась, слушая диалог сорванцов.
— Тише ты, медведь, ногу мне отдавил!
— А ты не расставляй, ишь хлюпкий какой выискался. Я тоже глянуть хочу! Небось не один!
Девушка резко повернулась к окну, желая увидеть любопытствующих, но оказалась недостаточно проворна. За окном никого не было, только верхушка репейника покачивалась, сбежали пострелята.
Она хмыкнула и села, опустив ноги на пол, огляделась: `Интересно, сколько я проспала? День? Два? Час? `
Как в прошлый раз солнечный свет заливал комнатку, а в желудке урчало от голода, словно и не было тех горячих щей. Приснилось, что ли? В голове те же вопросы и те же ответы. В памяти сумрак и тишина. Странно, что было недавно — помнила, а давно — нет. Ни где родилась, ни откуда взялась: `видать меня уже взрослой аист принес, еще б знать, кому? И где взял? `
Она глянула на свою рубаху и с удивлением отметила, что она другая — беленькая, тонкая, почти впору, и рукава с веселой яркой вышивкой. `Вот это — сервис. Стоп! У меня была другая одежда `.
Точно! Она помнила кожаные брюки с белой полоской над коленом, куртку. Куда все исчезло? Халена посмотрела вокруг — ее одежды не видно. Спросить бы у кого — куда исчезла? Впрочем, может и выбросили.
Занавеска дернулась, и в комнату бочком вплыла знакомая уже пожилая женщина в переднике поверх полосатой шерстяной юбки до пола и светлом платке до бровей. Она, видимо, не ожидала, что девушка проснулась — с минуту испуганно смотрела на Халену голубыми глазами, потом ресницами хлопнула и заулыбалась заискивающе:
— Проснулась горлица наша, проснулась голубица. Хорошо ли почивала, милая?
Халена смущенно отвела глаза: `Что радуется?`
— Вы извините меня, пожалуйста, не подскажете, одежда моя осталась?
— Как же, все в целости, все в сохранности, — замахала руками странная тетка. — Туточки. Упрятала я, сейчас, дитятко, достану. Не серчай на старую.
Халена даже голову в плечи втянула от этих слов и недоверчиво на женщину посмотрела — может, это филиал какой-нибудь экспериментальной лаборатории, а она суперценная белая мышь?
Устинья тем временем из сундука одежду достала да на лавку рядом с девушкой аккуратненько положила, чуть не в пояс кланяясь:
— Вздевай, все чистое, не сумневайся. Утричатьмилости просим, сбираются уж все. Я побудить тебя хотела, а ты сама…Вот и ладно.
— Спасибо, я переоденусь только, — настороженно косясь на бабульку, сказала Халена. — А можно узнать, как вас звать? Имя? Отчество? Фамилия?
Женщина опять застыла на минуту с открытым ртом, уставилась в недоумении на девушку, не понимая вопроса, и уже начала пятиться, а потом видимо дошло, ответила:
— Устинья меня величают. Я князю нашему Мирославу тетка родная, по матери. Почитай, одна родная осталась тута. Вздевай одежу да к столу иди, дитятко, стынет каша-то.
И поспешно юркнула за занавесь, Халена нахмурилась, силясь найти объяснение странному поведению женщины, но помучившись пару минут, поняла, что задачка ей не по зубам, и не спеша начала одеваться.
`Ничего не понимаю! Может, Устинья знает, кто я? Тогда почему я не знаю ее? Почему мне не знакома эта обстановка, не понятны некоторые слова. А интонация? Она ж чуть ниц не падала. Глупость какая! Спонтанная потеря памяти — бац, бац и в голове ноль. Может, кто-нибудь местный меня так приложил, поэтому Устинья и лебезит? А если это врожденная патология?`
