Больше всего меня, конечно, волновало лицо. Его скульпторами стали музыка Чайковского, Моцарта, Бетховена, занятия живописью, уроки мимики, поэзия и театр. Но в основном изменило его, по-моему, само существование сверхзадачи, без которой жизнь человека неполноценна.
Может, я достиг бы гораздо лучших результатов, если бы все эти пять лет не был занят детьми. Да, своими детьми. Я вижу усмешки - мол, что за странное заявление. Но каждый знает, сколько внимания требуют дети.
Первые месяцы работы над собой мое психическое состояние, пожалуй, не намного изменилось. Правда, я стал менее угрюм, чаще улыбался своей помощнице. Она же, наблюдая за моим самоистязанием - ей почему-то страшно было видеть, как я порой часами висел на турнике, - уверяла, что я нравлюсь ей и таким. Ее утешало уже то, что я сбросил двенадцать килограммов веса. О своем необычном намерении изменить внешность я не говорил никому, даже ей, а длительные гимнастические упражнения объяснял желанием обрести спортивную форму. Однако она была первой, кто заметил, что я становлюсь иным. Однажды, когда я слушал Четвертую симфонию Чайковского, она воскликнула: "Ты сейчас не похож на себя!" Только в тот день я посвятил ее в свои планы и не пожалел об этом, так как обрел в ней еще одного скульптора.
Через некоторое время она уже почти каждую неделю замечала в моем лице что-нибудь новое. Причем это была не обычная мимолетная игра мышц или взгляда в связи с настроением, а нечто устойчивое.
Я выработал особую технику термомассажа с применением масел различных эфироносов, и моя помощница как бы закрепляла несложными процедурами достигнутое мною. Попутно она сделала любопытные наблюдения - нашла взаимосвязь между состоянием кожи лица и той духовной пищей, которую я потреблял.
Еще было далеко до гармонии души и тела, но я уже чувствовал, что становлюсь иным. Сознание власти над самим собой придавало такие душевные силы, что казалось - нет для меня ничего невозможного Правда, иногда, как художник, вдруг ощущал сопротивление материала. Но потом опять взлет, и видишь, что муки твои не напрасны. Никогда еще моя жизнь не была такой наполненной и трудной.
Фотографии зафиксировали, как ежегодно менялись в лучшую сторону и моя фигура, и лицо. И вот результат...
Пусть это звучит напыщенно и торжественно, но в заключение хочу сказать: "Открой самого себя, человек!"
Зал взорвался аплодисментами. Не успел Некторов выйти из-за трибуны, как на сцену вбежала молодая женщина с коротко стриженной детской челкой, остановилась и взмахнула руками, усмиряя аплодирующих. Повисла недоуменная тишина.
- Я Лена Октябрева, - выпалила женщина и взволнованно замолчала. Потом собралась с духом, проглотила подступивший к горлу комок и, по-школярски заложив за спину руки, твердо отчеканила: - Будет нечестно, если столь высокое собрание не узнает всю правду о том, что сделало Некторова другим человеком.
- Лена?! - Некторов изумленно рванулся к ней и замер, встретив ее строгий взгляд.
- Нет, я скажу, - она упрямо тряхнула челкой.
Зал напряженно молчал. Она поискала кого-то глазами и махнула рукой:
- Идите-ка сюда!
По проходу, между подставных стульев, стали пробираться, держась за руки, две девочки лет десяти-двенадцати и пятилетний мальчуган. Ропот недоумения пробежал по залу; многие привстали, разглядывая странную процессию.
- Это наши дети, - звенящим от волнения голосом выкрикнула Октябрева, подбежала к ребятам, помогла им взобраться на сцену. - Да-да, и бородулинские девочки, и сын Тоши. Они приходят к нам каждый день, и Виталий делает с ними маленькие открытия; для чего у кошек усы и как движется звездолет, что такое хромосома и почему стрекочет кузнечик. А вечерами они смотрят в телескоп на звездное небо.
Все молчали, настороженно, недоверчиво. А потом в президиуме кто-то солидно кашлянул и пробасил:
- Слишком все обыденно, уважаемая. Не смазывайте сенсацию от доклада вашего мужа.
