Мы поговорили с ним, похлопали друг друга по плечам.
Врач сосчитал мне пульс: около ста ударов. Сто десять.
- Надо ходить, надо тренировать мускулы, - говорил мне врач.
- Вот, вот твоя комната, - суетился Тим.
Мы вошли и долго пили чай, ели вкусное печенье. Поговорили о плато, о медузах. Врач и Тим обсуждали мою внешность. Тим говорил, что я существенно постарел, в моих глазах появилась умудренность. Врач что лицо мое потеряло прежнюю бледность Аргуса.
Затем обсуждали, какой метод был применен для усиления моей личности. Тим упирал, что во мне это просвечивало и раньше.
Врач же считал все техникой, спрятанной в шлеме и жилете.
- Но вы же с ним не сталкивались, - возражал Тим.
Я, слушая их, незаметно задремал. Проснулся - врача нет, а Тим сидит и тоже спит, кивая мне бородой. Я встал и вышел в коридор.
Слабость... Она ощущалась мной как подшипники, вставленные в колени. Казалось, я подвернусь на них и упаду.
И умру - от слабости.
Но я не падал, не умирал, а шел себе дальше и дальше по огромному коридору. А ведь в камне вырублен. Циклопическая работа!
Я сходил в кабинет Штарка. Не мерцали экраны телевизоров, на все приборы тонко ложилась пыль.
Я сел в кресло Штарка, и тотчас все шевельнулось в кабинете. Повернулись шкафы-каталоги, заискрились экраны, приподнялась крышка стола. Под ней, ярко освещенная, поползла лента, испещренная знаками. И автомат сказал жестким голосом:
- Настою на своем...
Я встал и побрел на этаж переселенцев.
Зашел к работяге - космат, небрит. На столе разобранный механизм: совершенствует какой-то узел.
- Теперь мы, не отрываясь от всего, сделанного Отто Ивановичем, говорил он, - пойдем по пути, намеченному нашим первым руководителем.. Но какой ум был у Отто Ивановича! ...Мод Гленн (она руководит колонией) приняла меня хорошо. Мод была довольна своей первой ролью, она помягчела. Подала мне руку, угостила чаем и сообщила о своих планах. Во-первых, наконец-то занялась теми мелочами, до которых у мужчин руки не доходят. (Все на свете состоит из атомов, любое дело из мелочей.)
Во-вторых, долой крайности, ну их!
Скажем "нет" чисто биологической цивилизации, но будем помнить, что и голый техницизм до добра не доводит. Тысячи примеров!
Она говорила, я слушал, и меня медленно и крепко брала в свои руки тоска, густая, словно зеленое желе, лежавшее на столе, в плоской тарелке.
Все здесь мне казалось серым. И как они хорошо приспособились, черт их побери!
Дама?.. Командует.
Тим?.. Хочет стать великим натуралистом.
Врач?.. Вынюхивает новые токсины.
И мне стало казаться, что я съел вредное, что насквозь отравлен и яд пробирается по моим жилам все глубже и глубже.
Зачем так серо жить? Зачем мне вся эта преснятина? Не хочу!
Я ушел от руководящей дамы. Встал и, не прощаясь, направил стопы к двери.
Та распахнулась, выпустила меня. Я вышел, свернул куда-то и вздрогнул, увидев стоявших роботов. Они покрыты пленкой (мой приказ), поставлены на долгое хранение. Многорукие, недвижные, в них даром пропадает мощь.
Но выскочил Джек, обнюхал крайнего робота и задрал лапу...
Я прогнал Джека, ушел к себе и лег в постель. Прибежал Ники и занялся моим телом.
Он тер мазью это слабое, ленивое тело. (Я как бы сверху смотрел на его работу.)
Он капал фиолетовые капли, он выпоил мне бутыль густой и противной жижи, дал новейшего выпуска снотворное.
Но спал я беспокойно, то холодел, то умирал от жары.
Или просыпался от грызущего типа болей. Утром же встал здоровый и бодрый, вот только ощущение в себе какой-то незаполняемой пустоты. Большой.
3
А на плато было хорошо и сухо. Бурно цвели деревья. Чтобы их цветы виделись дальше, они сбросили листья (а некоторые бесстыдники даже кору). И с утра и до позднего вечера в их ветвях гудели многоглавки и варавусы.
Дни шли отличные. Я много гулял. На ходу мне легко, мне свободно думалось. Я частенько размышлял о Гленне - манила профессия селекционера (не взлеты ее, а рядовая работа). Я уже собирался просить Тима ввести в меня знания, но чего-то стеснялся.
...Вокруг меня бежали собаки. За нами громыхал Ники - медузам нравились здешние деревья, низкие и редкие, - добыча сверху была хорошо видна. Обрызгав какого-нибудь несчастного слизня, они опускались и жрали его.
Ники следил за воздухом. Появление медузы наша компания обычно замечала по грохоту его ракетного ружья.
Оно гремело - бух! - затем свист, и высоко над нами лопалась граната - блоп! - и на землю падали цветные клочья. Собаки пятились от них, а Ники немедленно сжигал медузины останки.
Я думал - вот бы отгородить плато от медуз. Ну еще изобрести что-нибудь. Я представил себе Штарка (который несся в звездолете "Персей".) Он сейчас в пассажирских камерах, спит в персональной ячее среди дымка клубящегося мороза. Люто холодно. Мерцают шкалы, следя за работой сердца. Он спит.
Лицо Штарка покойно. Нет, оно улыбается, хитро и презрительно. В криогенном сне он видит свой мир, выстроенный из железа. Он бредет по нему кибергом и упивается своим величием.
В тот вечер я заметил: медуза, парившая над коралловым лесом, упала. Меня охватило любопытство. Я пошел, мы все туда пошли гурьбой.
Я снял с плеча ружье Тима, очень хорошее, честное, без новомодных штучек, ставящих человека в роль абсолютного господина, сохраняющее риск и для стрелка.
Мы прошли лес - красный, зеленый и синий.
Вот скалы и болотца. Они кисли среди камней. Мы прошли в глубь этого интересного местечка и увидели хозяев его. Это были орхи.
Собаки, почуяв их, стали. Далее мы шли с Ники. Я впервые увидел орх на свободе, не запертыми в аквариум.
Цветы услышали наши шаги. Они, только что сжатые в черные кулачки, легкими подрагивающими движениями распускались в черные крестики с белой точкой посредине. Затем стали поворачиваться в нашу сторону. Повернулись. Я увидел миллион пристальных глаз: цветы глядели на меня. Аромат ощущался слабо, но на всякий случай я зашел с наветренной стороны (цветы опять повернулись). В рисунке лепестков, пожалуй, можно приметить как бы лица бородатых и очень сердитых людей. А чьи эти лежащие в воде бурые костяки?
Я сел на камень.
Я сидел на ласково теплом камне и чувствовал себя удивительно безопасно - вся летучая нечисть обтекала это место. Можно было отметить и ширину воздушного столба, насыщенного ароматом орх: метров сто пятьдесят - сто семьдесят в диаметре.
Так вот где их берет д-р Дж. Гласс.
Я осмотрелся, ища его следы. Например, потерянную им вещь. И ничего не увидел.
Но так свободно, легко пошли воспоминания - Красный Ящик, поход, Штарк... А вот родина, вот мать и отец. Умерли, бедные. Жена, ее необыкновенное лицо, когда она увидела Джека, разбитого взрывом двигателя. Она кричала мне:
