Хотя Фрэнсис решила идти домой, она не выбирала Дороги. Не то чтобы она сама сказала себе: «пройдем по авеню Сент-Джеймс, мимо того дома, который мы для себя присмотрели». Просто как-то оказалось, что ноги несут ее по этому пути.
Подходя к дому, она замедлила шаг. Был момент, когда она почти уже решила повернуть назад и обойти кругом, но подавила это желание. В конце концов нельзя шарахаться от любого напоминания – рано или поздно надо привыкать к реальному положению вещей. И Фрэнсис решительно пошла вперед.
Вот уже показался верхний этаж дома над изгородью. Комфортабельный, симпатичный, дружелюбный дом. Не новый, но современный, и при этом без потуг на «модерн». При виде заветного дома она ощутила комок в груди, а вскоре комок сменился чувством отчаяния – на пустых ранее окнах появились шторы, живые изгороди подстрижены, табличка «Продается» исчезла.
Перед воротами Фрэнсис остановилась. За те несколько дней, что она здесь не была, многое изменилось. Дом отремонтировали, клумбы в саду были засажены тюльпанами, смоковница у боковой стены подрезана и подвязана, окна сияли. Через открытую дверь гаража виднелся уютного вида автомобиль. Лужайка перед домом тоже была аккуратно пострижена. А на лужайке девочка лет четырех в голубом платье серьезнейшим образом принимала званных на чай гостей, которых изображали три разного размера плюшевых медведя и кукольный уродец.
Фрэнсис вознегодовала. Это уже был почти ее дом, она уже решила, что он и будет им свадебным подарком от ее отца – а теперь кто-то выхватил его у нее из-под носа без единого слова предупреждения! Может, это было бы не так больно, если бы дом не был так явно, так агрессивно населен. Впрочем, не имеет значения – ведь с Эдвардом покончено.
И все равно у нее возникло чувство, как будто ее обжулили, причем непонятно как…
Девочка на лужайке увидела, что у ворот кто-то стоит. Она прекратила выговор кукленку на полуслове, бросила кукольную чашку и блюдце и побежала навстречу Фрэнсис.
– Мама! – позвала она.
Фрэнсис оглянулась. Сзади никого не было. Она инстинктивно нагнулась навстречу подбегающей фигурке, и девочка обхватила ее за шею.
– Мама! – повторила она, тяжело дыша. – Мама, ты должна сказать Голли, – она показала рукой на кукленка, – чтобы он так больше не делал. Он разговаривает с набитым ртом!
– Э-э, – промямлила Фрэнсис, у которой внезапно перехватило горло, – ты… я…
– Мама, ну скорее, – девочка отпустила ее шею и потащила Фрэнсис за руку, – он же приобретает дурную привычку!
Сбитая с толку, Фрэнсис позволила провести себя через лужайку к званому чаю. Девочка поправила сползавшего уродца, чтобы он сидел прямо.
– Вот так! Теперь пришла мама, и тебе придется вести себя как следует. Мама, скажи ему! – Она смотрела на Фрэнсис с ожиданием.
– Я… э-э… ты… – начала Фрэнсис.
Девочка озадаченно на нее посмотрела:
– Мама, что с тобой?
Фрэнсис смотрела на нее, и в памяти всплывали собственные фотографии в том же возрасте. Ею овладевало какое-то странное чувство. Маленькое серьезное личико у нее перед глазами чуть поплыло. На нем появилось озабоченное выражение:
– Мама, тебе нехорошо?
Фрэнсис усилием воли привела себя в чувство.
– Да нет, э-э… дорогая, все в порядке, – неуверенно произнесла она.
– Тогда скажи Голли, чтобы он так не делал.
Фрэнсис опустилась на колени и была этому рада: так она почувствовала себя устойчивей. Она обратилась к возмутителю спокойствия, который тем временем просто упал носом вперед и так и лежал, пока не был приведен в надлежащий вид своей хозяйкой.
– Голли, – начала Фрэнсис, – Голли, ты меня просто возмущаешь. Если тебя приглашают на чай…
Так по-настоящему! Все вокруг – настоящее!
Теперь, когда ком в груди – не паника и не испуг, а что-то среднее – рассосался, Фрэнсис смогла оценить ситуацию спокойней. Классический способ очнуться от сна – ущипнуть себя, что Фрэнсис и сделала добросовестно, хотя и безрезультатно. Она посмотрела на свою руку, пошевелила ею – все та же знакомая рука. Она подняла травинку с газона: настоящая травинка, нет сомнения. Она слышала все окружающие звуки, их естественное происхождение трудно было бы отрицать. Она подняла ближайшего медвежонка и осмотрела его. Нет, сон не может быть таким детальным. Она села на пятки, посмотрела на дом, замерла полосатый стул на веранде, узор на шторах, следы давней покраски…
Она всегда думала, что галлюцинации должны быть туманными, неясными. А эта прямо-таки сияла яркими красками.
– Мама, – сказала девочка, отворачиваясь от своих гостей и вставая.
У Фрэнсис чуть сильнее забилось сердце.
– Да, милая?
– У меня очень важное дело. Ты посмотришь, чтобы Голли хорошо себя вел?
– Я думаю, что он теперь все понял.
На серьезном детском лице в раме светлых волос явно выразилось сомнение:
– Может быть. Хотя он довольно испорченный мальчик. Я скоро вернусь. Очень важное дело.
Фрэнсис смотрела, как синее платьице исчезло за углом, когда ребенок побежал по своим таинственным делам. Она вдруг почувствовала себя несчастной, заброшенной. Все так же стоя на коленях, она держала в руках плюшевого медведя и смотрела на него, а мишка отвечал ей ясным взглядом пуговичных глаз. Потом Фрэнсис охватило ощущение полной абсурдности сложившейся ситуации. Она выпустила из рук медведя и поднялась на ноги. В этот самый момент из дома на веранду вышел человек.
…И это был не Эдвард. И вообще она его ни разу в жизни не видела. Высокий, довольно худой, но широкий в плечах. Темные волосы чуть вились, а на висках были чуть тронуты сединой. Он направился к автомобилю, но, увидев ее, остановился. Уголки глаз заулыбались, а глаза, казалось, осветились.
– Так рано сегодня! – сказал незнакомец. – И новое платье! Ты в нем как школьница. Как это у тебя получается?
– Ox! – выдохнула Фрэнсис, пойманная в сильные и неожиданные объятия.
– Послушай, милая, – продолжал он, не разжимая объятий, – мне позарез надо поехать увидеться с Фэншоу. Это займет не больше часа.
Его объятия выдавили из Фрэнсис весь воздух и еще одно непроизвольное «Ох!». Тем временем незнакомец звучно ее поцеловал, слегка шлепнул сзади и пошел к машине. Через секунду он уже скрылся на ней из виду.
Фрэнсис стояла, пытаясь обрести дыхание, и смотрела ему вслед. Она обнаружила, что дрожит от какого-то ощущения слабости, особенно в коленках. Шатаясь, она добралась до какого-то кресла на веранде и уселась. Немного посидела неподвижно, а потом разразилась слезами.
Когда рыдания стихли и сменились отдельными всхлипами, их сменила тревога из-за необычности ситуации. Как бы там ни было, а она оказалась мамой чужого ребенка, ее обнимал чужой муж, а сейчас она сидит и плачет на чужой веранде. Дать убедительные объяснения всего этого кому-то другому было бы настолько затруднительно, что самое разумное – уйти как можно быстрее и от объяснений уклониться.
