— Вот, смотрите, — один из полисменов, указав на находку, смачно выругался.
Ну? Что вы тут откопали?
Ого! Откопали, да…
Гроб. Самодельный. Грубо сколоченный из неструганых досок — щепки, точно перья, торчащие отовсюду, поспешно забитые гвозди. На крышке гроба нацарапаны неровные и грубые буквы: PESTE.
Полисмены раскидывали листья, расчищая края крышки. Запах тлена усилился.
Вот! Вот только этого не хватало! Именно сегодня, именно сейчас! Фрэнк загодя потряс головой — вдруг опять заболели горло и глаза. Но жар, который он ранее ощущал у основания черепа, ушел; Фрэнк чувствовал себя покинутым всеми кораблем, навсегда запертым во льдах. М-да, чувство не ахти…
— Он пуст, — произнес Блэк севшим от холода и волнения голосом.
Скрип дерева, писк гвоздей, поддающихся натиску.
Крышка оторвалась.
И они увидели…
Ничего… Ничего они не увидели!
Несколько жухлых листьев упало на дно гроба, когда один из офицеров опустился на колени, внимательно, а точнее, туповато всматриваясь в…
Да нет там ничего! Совершенно ничего! За исключением ржавого пятна в одном из углов. И… кучки фекалий в другом. Фекалий, понятно? Дерьма, срань господня, дерьма!
Полисмен указал на внутреннюю сторону крышки:
— Глядите, глядите!
Было б на что! А впрочем…
Шершавая поверхность с рядом грубо выдолбленных отверстий покрыта… красно-коричневыми царапинами! Словно кто-то скреб крышку, пытаясь вырваться наружу. И скреб совсем недавно.
— Вот дерьмо! — сквозь зубы проконстатировал Блетчер. — Похоже, маньяку очень нравится это место.
Когда он поднял взгляд, то увидел, что Фрэнк идет прочь.
Блетчер поспешил вдогонку:
— Думаю, нам следует поговорить.
Фрэнк не ответил. Остаток пути до его «чероки» они прошли молча — вчерашние соратники, в одночасье ставшие яростными противниками. Серьезными противниками. Или как?
Фрэнк сел за руль.
Блетчер ждал.
Фрэнк не включал зажигания.
Блетчер ждал.
Наконец Фрэнк снизошел вежливой, но ни к чему не обязывающей фразой, если по большому-то счету:
— Садись. Подвезу обратно. До города. Или… Или ты на своем вертолете?
— Подвинься, умник!
— Я-то, положим, умник, а вот кое-кто…
— Кто — кое-кто?
— Кое-кто.
— Помолчи, а?
— Я-то, положим, помолчу, а вот кое-кто…
— Кое-кто тоже с удовольствием помолчит.
— О-о, мир сошел с ума!
— Мир таков, каков есть.
Они в полном безмолвии (на пари?) миновали сельские унылые, занесенные снегом окраины. Въехали в город.
Снова дождь. Еще один день, как две капли воды похожий на предыдущие. Холод, косые стрелы по стеклу, хандра.
И ничего не сделаешь: все дело в климате. Скачки давления, ломота в суставах и желание то ли выпить, то ли наложить на себя руки.
Фрэнк вдруг поймал себя на мысли, что самые зверские преступления совершаются именно в такие дни. Не слишком оригинальная мысль, однако истина всегда тривиальна. Непогода обостряет нюх у всех сумасшедших, и они, словно звери с вирусом бешенства, выходят на охоту. Жертва всегда найдется, был бы охотник.
Но одно дело, когда убийство совершается продуманно. Тут полиции и карты в руки: связи, угрозы, улики, всегда найдется ниточка.
Совсем иной случай сейчас. Аффект, безумие. Кто предскажет дальнейшие действия сумасшедшего? Только такой же сумасшедший.
Беда в том, что именно Фрэнк и есть тот самый безумец, такой же… Пусть беда, а не вина. Легче стало, мистер Блэк? То-то и оно!
Машины на шоссе ползли медленно, как обычно в полуденные часы.
Фрэнк включил радиоприемник и покрутил ручку настройки, пока не поймал классическую музыку. Классика нейтральна. Успокаивает нервы. Это поняли даже фермеры, которые теперь в момент дойки коров включают им Вивальди. Надои растут, фермерские доходы тоже. Что ни говори, победила волшебная сила искусства.
В зеркале он поймал отражение Блетчера. Тот с повышенным интересом смотрел вперед, на череду автомобилей перед ними. Ой-ой, как интересно!
Стеклоочистители ритмично двигались из стороны в сторону, смахивая назойливые капли.
По приемнику — Бетховен. Пятая симфония. Любите ли вы Бетховена, как люблю его я? Когда судьба стучится в дверь. Па-па-па-пам! Па-па-па-пам!
Блетчер явно не любит. Терпел-терпел и дотянулся до кнопки, отключил-выключил.
— Не любишь Бетховена, Боб?
— Та-ак! «Старуха, дверь закрой!» Не люблю. Ему-то хорошо!..
— Кому?
— Бетховену! Глухая тетеря — сам не слышал, что писал, а мы тут дергайся!
— А ты не дергайся, Боб!
— Ага! Не дергайся тут… когда судьба стучится в дверь.
— Судьба? Все-таки веришь в судьбу, материалист ты наш?!
— Да как тебе сказать, Фрэнк…
— Не томи, старина. Что ты там припас на закуску?
— Ладно! Уговорил, речистый!.. В общем… Короче… Словом… Ай, да ну их всех и вся в задницу!.. Так вот! Один приятель был сегодня утром в анатомичке, осматривал труп. Парень по имени Уоттс. Знаешь такого?
Фрэнк приподнял бровь:
— Теперь знаю. По фамилии, во всяком случае. Благодаря тебе. Ты ее назвал. Более — никак.
— Ну-ну!
— Напрасно ты так настроен, Боб. Никто не собирается отнимать лавры у тебя или у твоих парней. Мы просто хотим помочь.
— Мы? Все-таки, значит, мы!
— Ну я! Так тебе больше нравится?
— Угу. От вас помощи… С ним беседовали мои парни. Он сказал, что входит в какую-то группу под названием «Миллениум».
— Миллениум, так, — бросил Фрэнк. Сама невозмутимость!
— Старина, это те, на кого ты работаешь?
— Допустим.
— Ну и… кто они?
— Да так, несколько парней. Занимаются обеспечением правопорядка. Несколько хороших парней… — тон ровный, почти небрежный. Почти.
— Они из ФБР?
— Некоторые, не все. Это и неважно, Боб, кто мы и откуда. Главное — цель и желание. Главное — помощь. Я устал тебе повторять — мы хотим найти убийцу.
Блетчер демонстративно изучал его лицо, похожее сейчас на маску майя. Паутина резких глубоких морщин, землистый, абсолютная непроницаемость. Лицо за семью печатями. Для любого другого человека будет непонятно, что за ним скрывается. Однако Роберт Блетчер знал Фрэнка Блэка достаточно давно, чтобы понять — тот о чем-то умалчивает. Сознательно умалчивает. Но вместе с тем Роберт Блетчер знал Фрэнка Блэка настолько хорошо, чтобы понять: ни угрозы, ни мольбы, ни нарочитое равнодушие не вынудят того говорить, если сам он того не пожелает. А он пока не желает. В силу каких-то особых причин.
