— Но заметьте и некоторые особенности. Цивилизации, к которым, по утверждению Ишраиля, он принадлежит, разбросаны на десяти тысячах планет и на удалении пяти световых лет — или, может быть, на пятнадцати тысячах планет и на расстоянии десяти световых лет, — Ишраиль не помнит.
— А вы бы помнили? — спросил Дэви. — Скажите, сколько городов на Земле?
— Я не к этому веду, — поморщился Шансфор. — Я пытаюсь доказать вам, что Ишраиль стремится к построению усложнённой модели в выдуманном им мире. А если взять войну, которая, по его утверждению, пылает во всей Галактике и похожа на трехмерные шахматы с туманными мотивациями и строгими рыцарскими правилами? Ишраиль ищет убежище за этой неразберихой, боясь потерять самое себя.
— Но почему бы галактической цивилизации не быть сложной? — Дэл взял инициативу в свои руки. — Почему бы вам не взять за основу, что всё это правда? У него нет причин врать.
— Причины тривиальны во всех подобных случаях, — изрёк Шансфор. — Побег из действительности. Это не может быть правдой, потому что то, о чём говорит Ишраиль, слишком нереально для того, чтобы в это поверил нормальный человек; а также заметьте, что он выбрал историю, з которой ему нет необходимости предъявить хоть один реальный факт.
Дэви закрыл лицо руками.
— Вы хeq o (о;ґ)дите кругами, — произнёс он. — Он рассказал вам, почему он прибыл раздетым и без каких-либо вещей.
— Это то, о чём я только что говорил вам, — сказал Шансфор. — Ишраиль может объяснить все! Проникатели, которые доставили его сюда, тихо прибыли и так же бесшумно убыли, оставаясь при этом невидимыми. У нас нет ничего: никто не видел кораблей; никаких признаков их пребывания на Земле; ни кусочка ткани незнакомого происхождения, ни одного кольца из неизвестного сплава, ни даже мозольного пластыря на ноге с Альдебарана. Одним словом — ничего. Только его дикая, невразумительная история. И ни одного реального свидетельства.
— Даже если бы вы и располагали чем-либо, вы бы нашли этому объяснение! — в сердцах воскликнул Дэви.
— Возьмём следующий факт, — сказал Шансфор, вопросительно подняв бровь и взглянув на Старшего Брата, который снисходительно кивнул в ответ.
— Заметьте, что во флоте Проникателей Ишраиль служил в чине адмирала.
— Ну и?..
— Мегаломания — и мы видим, что она повторяется снова и снова. В случае с ним она маскируется под величественное звание адмирала. Да, он даже нам присваивал звания. Он не может быть рядовым или подчинённым или кем-то ещё. Он должен быть ад-ми-ра-лом, адмиралом могущественного космического флота. Такое самовозвеличивание — характерная черта сумасшествия.
Дэви молчал, ибо не хотел слышать вызов в их голосах. Он чувствовал, как испаряется его уверенность, и мучительно желал поговорить с Ишраилем, чтобы зарядиться энергией от этой мощной личности. Если бы этим подлецам удалось рассмотреть в нём такого человека, Ишраиль предстал бы не только как адмирал.
— Следующее, — продолжал Шансфор, — и гораздо более изобличающее. Вы помните, что, по утверждению Ишраиля, он был схвачен противниками во время этой нелепой войны. Они победили его. А разве Ишраиль упоминал когда-либо название этого народа, который одолел его? Это был сам Ишраиль! Ишраиль завоевал Ишраиля!
— Ну и что из этого? — упрямо спросил Дэви.
Ну, это уж слишком для Инальда Уатта! Он всем телом подался вперёд и почти что щёлкал зубами.
— Вы спрашиваете, что из этого? Если вы хотите взять нас упрямством и глупостью, мы можем называть вещи своими именами. Ишраиль страдает — как бы это выразиться, чтобы вы поняли — раздвоением личности. Он есть он; он сам себе наихудший враг. Ишраиль против Ишраиля — человек распался на части. Это должно быть понятно даже неспециалисту.
— Отнюдь, — сдерживая гнев, промычал Дэви.
— А должно бы!
— Отнюдь! — не сдавался Дэви. — Боже праведный! В последней войне Берхар сражался против Горагзов. Одним из самых отважных наших людей был капитан Гораг. Но мы же не заперли его в ближайшем плавучем сарае только потому, что у него такая фамилия.
В воздухе повисла тишина.
— Мне кажется, — сказал Уатт, — что отвратительное для кораблей умственной реабилитации определение, которым вы оперируете, едва ли уместно даже в самых низкопробных комедиях.
— Вы не можете все откинуть как простое совпадение, мистер Дэл, — быстро проговорил Шансфор, махнув рукой, как бы успокаивая директора. — Вы должны попытаться все оценить с позиций психиатра. Мы не верим в совпадения. Позвольте мне изложить следующий и последний факт, на котором, можно сказать, и основывается все дело.
— Этикет этой невероятной галактической драки, утверждает Ишраиль, гласит, что человек в чине адмирала или сходный по рангу, подлежит пожизненной ссылке, если он захвачен в плен противником, Представляется, что в этом случае сама по себе ссылка — сложное дело — смесь снисхождения и суровости. Ссылка означенного лица, под которым мы понимаем Ишраиля, предполагает следующее: вычеркнуть из списка цивилизации и оставить на одной из планет абсолютно голым и без средств к существованию. Перед ссылкой человека посредством гипноза обучают языку, причём овладение им обучающимся доводят до высочайшего уровня, той планеты или страны, в которую он изгоняется. Что великолепным образом и оправдывает Ишраиля в его попытках говорить на чужом языке.
— Вы выставляете его как враля! — горько сказал Дэви.
— Упаси Бог, — возразил — Шансфор. — В этом — основа неправильного представления. Мы уверены, что он искренне верит во всё, что говорит. Но, поймите, это ещё одна его уловка. Он не может говорить на галактическом языке, потому что тот язык стёрт из его памяти врагами.
— Чудовищно, не правда ли? Но это лишь наименьшее зло ссылки как таковой. В качестве особого условия, согласно утверждению Ишраиля, выступает положение о том, что ссыльный должен быть выселен только на планеты, находящиеся вне галактической Федерации, планеты — слишком примитивные, с таким уровнем развития, который позволяет им осуществлять только “механические” космические путешествия. Ссыльный должен приспособиться к выживанию во враждебной ему среде. Другими словами, Берхар, Земля являют собой для Ишраиля зло — галактический Ад.
— А почему вы думаете, что это так порочно? — спросил Дэви.
— Почему? Да потому, что всё это — простое измышление больного ума, пытающегося наказать себя, навлекая вечные муки. Эта модель наказания время от времени встречается.
Прежде чем Дэви смог оправиться и — ответить, Уатт поднялся, приглаживая рукой несуществующие волосы на лысой голове и заговорил:
