с ним, чтобы он точно вернулся и сделал ребенка. Только теперь он не хочет больше принимать таблеток, так что мне придется искать другого мужчину.
— Ах да, таблетки. Мы их называли «будильниками»… Они были необходимы после того, как всё заразили демографическими химикатами. Может, и сейчас нужны, для женщин. Но я думаю, это по большей части в голове. Почему ты не хочешь их принимать, мальчик? Что не так с древним Адамом?
Персик начала было отвечать, но Джекко перебил:
— Я и сам скажу. Мне от них неприятно. Они заставляют меня поступать плохо, помимо воли, и чувствовать… — Он не договорил и скривился.
— Ты на удивление пылок для человека, который ставит собственный покой выше продолжения рода.
— Я объясняю про таблетки. Они… они расчеловечивают.
— Расчеловечивают, — передразнил старик. — А что ты знаешь о человеческом, юноша?.. Вот что было предметом моих поисков, вот что побудило меня так надолго задержаться среди старых, старых вещей времен до Реки. Мне хотелось принести знание о том, чем на самом деле было человечество… Собрать его до конца. Очень просто, малыш. Они все умерли. — Он хрипло втянул воздух. — Все до одного. Они знали, что впереди нет ничего, кроме утрат, страданий и гибели… И им было очень горько… О, они сочиняли мифы, но не многие в эти мифы верили. Смерть была за всем, ждала повсюду. Старение и смерть. Никакой надежды их избежать… Некоторые сходили с ума, они воевали, убивали и порабощали друг друга миллионами, как будто могли добыть себе больше жизней. Некоторые отдавали свою бесценную жизнь за других. Они любили — и вынуждены были смотреть, как их любимые стареют и умирают. И, превозмогая боль и отчаяние, они строили, они боролись, некоторые пели! Но главное, мальчик, они спаривались! Совокуплялись, трахались, любились!
Он закашлялся и откинулся на сиденье, глядя на Джекко. Потом, сообразив, что слушатели едва ли поняли его древние слова, заговорил проще:
— Занимались сексом, вы понимаете? Делали детей. Это было их единственное оружие. Отправить частицу себя в будущее после своей смерти. Смерть была двигателем их жизни, смерть питала их сексуальность. Смерть толкала их вцепиться друг другу в глотку, смерть толкала их друг дружке в объятия. Умирая, они одерживали победу… Вот чем была человеческая жизнь. А теперь, когда мощный двигатель давно заглох, можно ли назвать эту вежливую процессию бессмертных леммингов человечеством?.. И тебя пугают даже слабые отголоски тепла от этого извечного умирания?
Он обмяк, хватая ртом воздух; по его подбородку текли слюни. Один полуприкрытый глаз по-прежнему наблюдал за ними.
Джекко молчал, потрясенный услышанным. Он вспоминал мертвого Ферросиля и ощущал некий ток реальности, льющийся из далекого прошлого. Персик положила ему руку на плечо, и по телу прошла дрожь. Джекко, словно помимо воли, накрыл ее ладонь своей. Они долго стояли не шевелясь и смотрели на старика. Наконец лицо его успокоилось, и он заговорил тихо, буднично:
— Не доверяю я этой Реке… Вы ведь думаете, что останетесь собой, да? Будете общаться друг с другом и с обитателями других звезд, с их сознаниями?.. Последние новости с Бетельгейзе.
Он хрипло хохотнул.
— Это последнее, о чем рассказывают уходящие, — ответил Джекко. — Про то, что с ними происходит. Выплываешь из тела, можешь говорить с другими, можешь свободно двигаться.
— Мечта, не правда ли? — Старик снова хохотнул. — Вот интересно… а вдруг это приманка, затягивающая в некую космическую мясорубку…
— Во что? — спросила Персик.
— Была в старину такая машина, перемалывала мясо в фарш… Что, если вас постепенно разомнут и смешают в некую энергетическую плазму… а потом выдавят на какую-нибудь безвинную расу инопланетных крокодилов или яиц всмятку, наделив ее страшным даром сознания… И все пойдет сначала. Еще один случайный двигатель во Вселенной, бессознательно дающий и принимающий… — Старик закашлялся, не глядя на них, и зашептал на древнем языке: — Ужель, восстав от смертных мук, душа должна идти, своей виной гонима, в дорогу, голая как писано, дрожа, по приговору звезд неумолимых… [130] Звезд неумолимых… — Он умолк, затем прошептал еле слышно: — И все-таки я тоже туда хочу.
— Вы туда попадете, — твердо пообещала Персик.
— Долго еще?
— Будем там на рассвете. Мы вас понесем. Даю слово.
— Великий дар, — слабо проговорил он. — Но боюсь, что подарю вам лучший…
Последнего слова, которое произнес старик, Джекко не знал, но вроде бы оно звучало «афродизиак».
Потом старик как будто бы уснул. Персик принесла из гигиенического отсека влажную ароматизированную салфетку и легонько протерла ему лицо. Он открыл глаза и осклабился.
— Мадам Тасселасс, — прохрипел он. — Мадам Тасселасс, вы правда спасете нас?
Она улыбнулась и уверенно кивнула: да. Старик закрыл глаза. Лицо у него было умиротворенным.
Судно теперь плыло в свете полной Луны, салон был так озарен серебром и голубизной, что не возникло и мысли включить свет. За иллюминатором возникали и пропадали подсвеченные клочья низких облаков. Как раз когда Джекко решил, что пора бы поесть, старик несколько раз втянул воздух и открыл глаза. Внутри у него что-то булькнуло.
Персик пристально глянула на старика и взяла его за руку. Потом нахмурилась, наклонилась к нему, расстегнула грязный жилет. Приложила ухо к его груди, глядя на Джекко:
— Он не дышит, сердце не бьется!
Она принялась шарить под жилетом, будто надеялась отыскать там жизнь. Две слезинки покатились по ее щекам.
— Он умер… ой…
Она сунула руку глубже, потом вдруг выпрямилась и принялась щупать штаны у старика между ног.
— Что? — спросил Джекко.
— Он — женщина. — Персик всхлипнула, повернулась и прижалась к Джекко, упирая лоб в его шею. — Мы н-н-не знаем даже, как ее звали…
Джекко обнимал ее, глядя на мертвую женщину-мужчину, и думал: моего имени она тоже не узнала. Тут судно дернулось и скрипнуло, словно заевший трос, затем вновь полетело плавно.
Джекко всю жизнь целиком полагался на технику, но сейчас его внезапно охватил ужас. Судно может упасть! Они могут умереть, как Ферросиль, как эта старуха, как мириады людей на похоронном поле внизу. Отзвуки старых голосов, твердящих про смерть, загудели в мозгу, и ему внезапно представилось, что Персик состарится и вот так же умрет. Умрет одна, когда Рек уже не будет. Глаза наполнились слезами, в голове словно завертелся вихрь. Джекко крепче обнял Персик. Внезапно он, словно во сне, осознал совершенно точно, что будет дальше. Только на этот раз исступления не было, тело ощущалось словно теплый живой камень.
Джекко успокаивающе погладил Персик и потянул ее к дивану в другом конце салона. Она все еще всхлипывала и прижималась к нему
