Дверь в кабинет судьи Херрингтона открылась. «Всем встать» — скомандовал клерк, и все встали. Херрингтон занял своё место за судейским столом, стукнул молотком и сказал:
— Снова ведётся протокол в деле «Бесарян против Горовица». Миз Лопес, вы можете продолжать опрос миз Бесарян.
Лопес поднялась, и я видел, как она глубоко вдохнула, всё ещё неуверенная в себе.
— Спасибо, ваша честь, — сказала она и замолчала.
— Ну? — спросил Херрингтон секунд через пятнадцать.
— Прошу прощения, ваша честь, — сказала Лопес. Она посмотрела на Карен — или, вероятно, посмотрела мимо Карен, немного правее неё, словно фокусируясь на мичиганском флаге, а не на свидетеле.
— Миз Бесарян, позвольте мне перефразировать мой предыдущий вопрос. Вы когда‑либо делали аборт?
Дешон немедленно вскочил на ноги.
— Возражение! Отношение к делу!
— Лучше бы в этом был смысл, миз Лопес, — сердито сказал Херрингтон.
— Я его покажу, — ответила Лопес; прежний пыл частично вернулся к ней, — если мне будет дана такая возможность.
— У вас есть всего одна попытка.
Лопес отвесила свой фирменный поклон.
— Разумеется, ваша честь. — Она повторила вопрос, дав присяжным ещё раз услышать важное слово в самом конце. — Миз Бесарян, вы когда‑либо делали аборт?
— Да, — тихо ответила Карен.
По залу заседаний пробежал шепоток. Судья Херрингтон состроил гримасу и стукнул молотком.
— Ну же, мы не собираемся делать из вас преступницу, миз Бесарян. — сказала Лопес. — Мы не хотим, чтобы у жюри сложилось впечатление, будто вы подвергались этой операции в недавнее время, не так ли? Не скажете ли вы суду, когда именно вы прервали жизнь плода?
— Э‑э… это был 1988‑й.
— Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. То есть это было сколько? — пятьдесят семь лет назад, правильно?
— Да.
— То есть если бы вы не избавились от того плода, у вас был бы ещё один ребёнок — сын или дочь — в возрасте примерно пятидесяти шести лет.
— Я… вероятно.
— Вероятно? — повторила Лопес. — Я думала, ответ будет «да».
Карен смотрела в пол.
— Да, полагаю, что так.
— Пятьдесят шесть лет. Зрелый мужчина или женщина, весьма вероятно, что с собственными детьми.
— Возражение, ваша честь, — сказал Дешон. — Отношение к делу!
— Поторопитесь, миз Лопес.
Она кивнула.
— Весь смысл в том, что аборт был произведён в 1988 году. — Она сделала особое ударение на слове «произведён». — И это было… дайте подумать… за сорок лет до того, как «Роу против Уэйда» было отменено «Литтлером против Карви».
— Вам виднее.
— А «Роу против Уэйда» временно легализовал право женщины прерывать зреющую внутри неё жизнь, не так ли?
— Изначально эта мера не планировалась как временная, — возразила Карен.
— Простите, — сказала Лопес. — Я лишь хотела заверить суд, что вы прервали развитие плода, когда в Соединённых Штатах это было законно, — не так ли?
— Да. Это была законная процедура. Которую делали в государственных больницах.
— О, конечно. Конечно. Мы не хотил рисовать в головах присяжных картины мрачных коновалов в глухих переулках.
— Вы только что это сделали, — решительно сказала Карен. — Это была законная, моральная и общепринятая процедура.
— Общепринятая! — сказала Лопес с облегчением. — Общепринятая, да. То самое слово.
— Возражение! — сказал Дешон, разводя руками. — Если у миз Лопес нет вопросов к моей клиентке…
— О, у меня есть вопросы. Есть. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?
Дешон начинал злиться; его лицо оставалось спокойным, а вот голос — нет.
— Возражение! Отношение к делу!
— Миз Лопес, пожалуйста, переходите к делу, — сказал Херрингтон, подпирая рукой подбородок.
— Всего пара минут, ваша честь. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?
— В то время я не хотела иметь ребёнка.
— То есть аборт действительно был сделан из соображений личного удобства?
— Из соображений экономической необходимости. Мы с мужем лишь начинали работать.
— То есть вы это сделали для блага ребёнка.
Дешон снова развёл руками.
— Возражение! Ваша честь, пожалуйста!
— Снимается, — сказала Лопес. — Миз Бесарян, когда вы делали этот аборт, то не думали, что совершаете убийство, не так ли?
— Разумеется, нет. Тогда это была совершенно законная процедура.
— Действительно. Этот период иногда называют Тёмными веками.
— Только не я.
— Да, не сомневаюсь. Скажите, пожалуйста, почему прерывание беременности — это не убийство?
— Потому что… потому что это не убийство. Потому что Верховный Суд Соединённых Штатов постановил, что это законная процедура.
— Да, да, да, я понимаю, что таковы тогда были законы. Но мне сейчас интересна ваша собственная моральная точка зрения. Почему прерывание той беременности не было убийством?
— Потому что плод ещё не был человеком — ни в моих глазах, ни в глазах закона.
— Сегодня, разумеется, закон с этим бы не согласился.
— Но не я.
Меня внутренне передёрнуло. Карен слишком рассердилась и стала неосторожна. Лопес тут же ухватилась за эту реплику.
— Вы хотите сказать, что ваши стандарты выше стандартов закона?
— Мои стандарты не зависят от давления лоббистов и прихотей политиков, если вы об этом.
— То есть вы по‑прежнему считаете, что плод — это не личность?
Карен молчала.
— Ответьте пожалуйста, миз Бесарян.
— Да.
Снова шум в зале; снова стук молотка.
— Вы говорите, что да, плод не является личностью?
— Да.
— Плод, созданный физическим проявлением любви между вами и вашим покойным супругом, упокой Господь его душу. Плод с сорока четырьмя хромосомами, содержащими уникальную комбинацию ваших черт и черт вашего мужа.
Карен молчала.
— Этот плод не является личностью, верно?
Карен помолчала ещё несного, потом произнесла:
— Верно.
— На каком этапе беременности вы её тогда прервали?
— На девятой… нет, десятой неделе.
— Вы не уверены?
— Это было ужасно давно, — сказала Карен.
— Верно. Почему вы ждали так долго? До того момента вы не знали, что беременны?
— Я узнала про беременность через четыре недели после зачатия.
— Тогда почему такая задержка?
— Мне нужно было время, чтобы подумать. — Карен не смогла удержаться от того, чтобы влезть на любимого конька, чёрт, чёрт, чёрт. — Как раз то, чего пятнадцатидневное ограничение «Литтлера против Карви» женщин лишило. Вам никогда не приходило в голову, миз Лопес, что установление такого ограничения на срок законного аборта заставило женщин второпях принимать решения, которых они, будь у них время разобраться со своими чувствами, принимать бы не стали?
