Я подождал, пока пройдёт две с хвостиком секунды. Но андроидный я просто стоял, глядя куда‑то за пределы кадра. Он, предположительно, в Торонто, так что за кадром с большой вероятностью находится доктор Эндрю Портер. Но Портер говорил, что не интересуется бейсболом.
— Я спросил, как играют «Блю Джейз», — повторил я и снова стал ждать.
— Гмм… нормально. Только что выиграли у «Дэвил Рэйз».
— Нет, они играют ужасно. Не выиграли ни одного матча за две недели.
— Э‑э… я последнее время не следил…
— Какой бывший президент недавно умер? — спросил я.
— Э‑э… ты про американского президента?
— Ты не знаешь, да? Хилари Клинтон недавно умерла.
— Ах, это …
— Это была не Клинтон, лживый ты ублюдок. Это был Бьюкенен. — Неудивительно, что Смайт остановил его прежде, чем он начал рассказывать, как выглядит зелёный газон. Этот андроид никогда его не видел. — Господи Иисусе, — сказал я. — Ты не тот второй «я», который живёт моей жизнью. Ты… ты запасной.
— Я…
— Заткнись. Просто закрой рот. Смайт!
Кадр сменился; на экране возник Смайт.
— Я здесь, Джейк.
— Смайт, не смейте больше вот так пудрить мне мозги. Не смейте.
— Да. Я прошу прощения. Это было очень глупо с моей стороны.
— Это было почти фатально с вашей стороны. Свяжитесь с той моей копией, что живёт на Земле. Я хочу с ним встретиться, лицом к лицу. И пусть возьмёт с собой бумажный экземпляр… — Чёрт, какие газеты ещё выходят на бумаге? — …бумажный экземпляр «Нью‑Йорк Таймс» с датой их отлёта с Земли — это, по крайней мере, покажет, что кто‑то реально явился прямо оттуда. Но ему всё равно придётся доказать, что он — именно тот, кто обладает законными правами личности.
— Мы не можем этого сделать, — сказал Смайт.
Голова у меня раскалывалась. Я потёр виски.
— Не говорите мне, чего вы можете, а чего нет, — сказал я. — Ему всё равно придётся явиться сюда рано или поздно. Вы слышали, чего я хочу, и я собираюсь это получить. Пусть он придёт ко мне — привезите его на Луну.
Смайт развёл руками.
— Даже если я соглашусь попросить его об этом, и он согласится приехать, то дорога до Луны займёт три дня, и ещё почти день понадобится, чтобы доставить его сюда из ЛС‑1.
Краем глаза я заметил, что Гадес начал подниматься с кресла. Я направил на него горный пистолет.
— Даже не думайте об этом, — сказал я. Потом повернулся к изображению Смайта. — Привезите его грузовой ракетой. Высокое ускорение в течение первого часа. Ему же не нужно жизнеобеспечение, верно? И он может выдержать кучу «же», я знаю.
— Это будет стоить…
— Неизмеримо меньше, чем взрыв лунобуса вместе с половиной Верхнего Эдема.
— Я должен получить санкцию.
— Не делай этого! — Я обернулся; это кричал Гадес. — Гейб, ты меня слышишь? Я приказываю тебе не делать этого!
Голос Гейба звучал растерянно, но он ответил:
— Я посмотрю, что я смогу сделать.
— Чёрт тебя дери, Гейб! — заорал Гадес. — Я старшее должностное лицо «Иммортекс» на Луне, и я приказываю тебе не делать этого.
— Заткнитесь, — сказал я Гадесу.
— Нет, — ответил Гейб. — Нет, всё в порядке, Джейк. Мне очень жаль, Брайан — мне правда жаль. Но сейчас я не могу выполнять ваши приказы. У нас на телефоне консультанты с Земли, как вы понимаете, и я сверяюсь с разного рода инструкциями. И все они говорят об этом одно и то же. Приказы зало… задержанных нельзя выполнять независимо от высоты их положения, поскольку эти приказы, очевидно, отдаются под принуждением. Вам придётся положиться на мою оценку ситуации.
— Проклятие, Смайт, — сказал Гадес. — Ты уволен.
— Когда я вытащу вас из этой неприятности, сэр, если у вас по‑прежнему будет такое желание, вы сможете это сделать. Но в данный момент вы попросту не в том положении, чтобы увольнять кого бы то ни было. Мистер Салливан — Джейк — я сделаю всё, что смогу. Но это потребует времени.
— Я никогда не был особенно терпелив, — сказал я. — Может быть, это связано с жизнью под смертным приговором, и я ещё не привык к тому, что обстоятельства изменились. В любом случае, я не хочу ждать. Грузовая ракета может добраться сюда за двенадцать часов; я дам вам ещё двенадцать на логистику и на то, чтобы привезти другого меня к месту старта ракеты. Но это всё. Если через двадцать четыре часа я не увижу здесь андроида, узурпировавшего мою личность, люди начнут умирать.
Смайт шумно выдохнул.
— Джейк, вы знаете, что я психолог, и я, в общем, просматривал ваше досье. Это не вы. Это совершенно на вас не похоже.
— Это новый я, — сказал я. — Разве не в этом всё дело? Появился новый Джейк Салливан.
— Джейк, я вижу запись о том, что вы недавно подвергались операции на мозге — нанохирургической, конечно, но…
— Да. И что?
— И потом у вас были проблемы с балансом уровня нейротрансмиттеров. Вы по‑прежнему принимаете тораплаксин? Потому что если нет, то…
— Именно. Чтоб я примал таблетки, которыми вы меня пичкаете.
— Джейк, у вас химический дисба…
Я с силой ткнул пальцем в кнопку «выкл».
Судья Херрингтон объявил перерыв до завтра, и мы с Карен вернулись домой. Я всё ещё пылал гневом на то, как Лопес обошлась с Карен на месте свидетеля. То, что Карен не слишком из‑за этого расстроилась, помогало, но не слишком. Хотя моя пластикожа не могла изменять цвет, я чувствовал себя багровым от злости — и чувство это всё не рассеивалось.
Обычно когда я на что‑то злился, то помогала прогулка. Я уходил из дома и бродил кругами вокруг квартала. Но сейчас я мог шагать милю за милей — мера длины, которой я пользовался лишь как фигурой речи, но которую Карен реально ощущала — без малейшего изменения настроения. Опять же, когда я бывал расстроен, то брал огромный пакет картофельных чипсов и что‑нибудь, во что их макать, и набивал себе рот. Или, если чувствовал, что уже не в силах этого вынести, заползал в постель и засыпал. И, конечно же, ничто так не помогает расслабиться, как холодное «Sullivan's Select».
Но теперь я не могу есть. Не могу пить. Не могу спать. Не осталось простых способов изменить настроение.
А у меня по‑прежнему менялось настроение. Кстати, я помню, что где‑то читал о том, что «настроение» — это одно из определений человеческого сознания: чувство, тон, аромат — подберите свою метафору — ассоциированный с текущим самоосознанием.
Но сейчас я завёлся до чёртиков — «завёлся до чёртиков», так один из моих друзей любил говорить, когда злился: ему нравилось, как звучит эта фраза. И в ней действительно слышалось достаточно раздражения, чтобы отдать должное тому, что я сейчас испытывал.
