— Так что? Ты согласен?
— Конечно, — сказал он. И бросил вперед любимую «Волну Танатоса».
Вопреки его ожиданиям, Хранья оказалась готова к этому и закрылась «Бледным тленом». Ее отбросило назад, протащило по снегу добрых шесть метров, и Миклош, не мешкая, прыгнул следом.
Но она поразила его во второй раз. Атаковав. Нахттотер смог увернуться от мощнейшего «Смеха Исдеса», на ходу вытащил любимый «кнут», который тут же серым песком просыпался на землю. И в следующее мгновение в грудь пораженного Бальзы ударил «Поцелуй Медузы»…
Он приходил в себя мучительно долго. Боль, терзавшая тело, оказалась несравнимо сильнее всего, что он испытывал прежде. Создавалось ощущение, что в затылке поселился ледяной паук. Насекомое лапами сжимало его голову и медленно, с наслаждением, высасывало мозг. Позвоночник оброс льдом и казался инородным телом, из-за которого болевая чувствительность каждого нерва была обострена до предела.
— Расшевели его.
— С радостью.
Миклоша сильно ударили по лицу. Раз, другой, третий. Удивительно, но это помогло. Паук на какое-то время ослабил хватку, и нахттотеру удалось поднять тяжелые веки.
Отчего-то первым делом он обратил внимание на метель, в которую превратился тихий ночной снегопад. Она сопровождалась напористым, ледяным, порывистым ветром. Затем Бальза понял, что находится на крыше какого-то высотного здания. Внизу, едва видимые из-за разгулявшейся непогоды, тускло горели огни огромной Столицы.
Кроме Альгерта и Храньи рядом никого не было.
— Им не интересна твоя смерть, — словно прочитав его мысли, сказала сестра.
— Какие же они после этого тхорнисхи! Я бы пришел, — просипел Миклош, отмечая, что сидит на большом, жгущем холодом ледяном стуле. Обе руки оказались прикованы к подлокотникам конструкции с помощью «Слюны гидры».
Великолепно! «Поцелуй Медузы» на несколько дней лишил его возможности использовать магию. К тому же нахттотер был настолько ослаблен, что не имел ни малейшего шанса сломать сиденье и освободиться.
— Подожди меня внизу, — попросила Хранья Альгерта и добавила, видя, что он колеблется. — Все уже сделано. Со мной ничего не случится. Иди.
Добрая и несчастная овечка рядом с верным сторожевым псом. Миклош презрительно скривил тонкие губы. Помощнику сестры нравилось защищать госпожу. А ей, кажется, было приятно этим пользоваться.
— Надеюсь, твои последние минуты будут мучительны, — мстительно процедил мятежник, прежде чем уйти. — Сейчас мы отправимся в твое крысиное гнездо и до рассвета уничтожим всех оставшихся после тебя тварей.
Миклош услышал, как за спиной хлопнула дверь, а затем раздались быстро затихающие шаги на лестнице.
— Удивлен? — Хранья пошла ближе, запустила пальцы в его волосы, потянула к себе, причиняя боль, заглянула в глаза и удовлетворенно улыбнулась. — Удивлен. Согласись, я смогла улучшить магию настолько, чтобы победить тебя.
— Везение, и ничего больше, — прошипел он.
Лицо сестры исказила гримаса ненависти. Она трижды ударила его затылком о высокую спинку стула:
— Это! Называется! Победой, идиот!
Отпустила его и промурлыкала:
— Я не слабее тебя. Клан мой. Как только верные тебе ублюдки подохнут, а это случится меньше чем через час, я смогу возродить прежних Золотых Ос. Надеюсь, тебе нравится мой последний подарок? Этот железный трон в самый раз для Миклоша Бальзы. Умереть на нем будет так… символично. Утром от тебя останется лишь пепел. Я ждала этого момента долгое тысячелетие.
— Как трогательно.
— Все не можешь признать, что тебя столь ловко обыграли, братец? Не твоя вина, что у лигаментиа пунктик по поводу семейных отношений.
— Я заметил. Им пришлось умирать ради твоих амбиций.
— А также благодаря твоей глупости и поспешности, — Хранья рассмеялась, все еще не веря в свою удачу, покачала головой. — Их оказалось так легко использовать. Впрочем, как и тебя. И других. Знаешь, мне всегда нравилось загребать жар чужими руками.
Миклош промерз до костей. Его кожа стала еще более бледной, чем обычно, губы посинели, волосы припорошило снегом. Приходилось контролировать себя, чтобы не стучать зубами:
— Кто бы мог подумать… Та, что так обожала Луция, воспользовалась помощью тех, кто его когда-то убил.
Вновь смех.
— Ты с детства был доверчивым простофилей, Миклош. Всегда верил мне… Надеюсь, тайна умрет вместе с тобой, — она мило улыбнулась. — Клан Иллюзий непричастен к смерти нашего учителя. В ту ночь с ним не было никого, кроме меня. Удар в спину и солнце оказались отличным средством даже против такого, как он.
Миклош предпочел удержаться от комментариев.
— Мне пора, — Хранья спрятала руки в карманах. — До рассвета не больше полутора часов. Жаль, что погода не слишком ясная.
Она поцеловала его в лоб, шепнула «прощай» и ушла.
Господин Бальза давно забыл, что такое солнце. После обращения он никогда не жалел, что лишился его и не испытывал по этому поводу ни малейшей ностальгии. Все сопли по поводу дневного светила, чудесных рассветов и прекрасных закатов он предпочел оставить романтикам, время от времени встречавшимся среди кровных братьев.
В своей новой жизни Миклош использовал солнце только строго по назначению — казнил с его помощью неугодных блаутзаугеров. И вот, какая насмешка судьбы — теперь ему самому предстоит испытать на себе жаркие лучи.
Только сейчас бывший глава клана осознал всю глубину своего заблуждения. Он всегда считал сестру слабой и ранимой. Он даже подумать не мог, что под этой личиной прячется чудовище, которое ничуть не слабее его и которое умудрилось уничтожить самого Луция! Любовь и преклонение перед учителем оказались ложью. А ведь он ни разу не попытался найти доказательства ее словам. Поверил, что вся причина в клане Лигаментиа.
Миклош не желал умирать и за жизнь готов был продать душу дьяволу, если бы тот пришел к нему. Нахттотер не питал надежды, что кто-то из подчиненных выручит его. Как сказал Альгерт, из всего отряда уйти удалось лишь двоим, и они вряд ли догадываются, где его искать.
Разумеется, он попробовал освободиться. Однако, «Слюна гидры» — старая добрая шутка Лудэра — сковала его намертво. Бальза долго не оставлял попыток, отчаянно рвался, ревел, хрипел, бился попавшей в силок птицей.
Все было бесполезно.
Минуты таяли, словно уходящая в песок вода. Времени оставалось все меньше. Миклош закрыл глаза, каждой клеточкой ощущая приближение рассвета. Он слишком сильно любил жизнь и не желал сгорать, словно спичка. Нахттотер вновь начал бороться.
