– Да, в общем, ничего по нашей линии. Мария ее зовут.
– А полное имя?
Барро стоял посреди комнаты над трупом Розы, смотрел на Кнехта и постепенно бледнел.
– Знаешь, коллега… – произнес он медленно. – К дому едет много машин скорой помощи. Некоторые из них проскочат сюда раньше, чем спецназ замкнет кольцо. Врачей просто не успели предупредить. И я думаю, ничего страшного не случится, если мы позаимствуем одну машинку. Вместе с экипажем. Поднимайся.
– Не могу пока.
– А я тебе говорю, отрывай задницу от подоконника. У нас две минуты. Ну-ка…
Барро подхватил Кнехта и поволок его из комнаты. Кнехт с трудом передвигал ноги и тяжело висел у напарника на плече. Впрочем, у него еще хватало сил ругать себя последними словами за слабость.
– Ты был великолепен сегодня, – пропыхтел Барро, стаскивая Кнехта вниз по лестнице. – Теперь держись. Я все сделаю.
Кнехт вдруг рассмеялся. Потом закашлялся. А откашлявшись, рассмеялся опять.
– Похоже, Роза не врала насчет заклятия. Ну, Роза… Ну, ты даешь! Наша сумасшедшая сука породила та-акую… Сумасшедшую суку!
– Заклятий не бывает, – отрезал Барро. – Не знаю, на что способна девчонка, – Роза прикрывала ее изо всех сил. Может, она вообще нормальная! И уж заклятия она точно не накладывает, это я тебе гарантирую. И как нюхач своему командиру, и как мутант мутанту! Не бывает заклятий, понял?!
– А что бывает? – уныло поинтересовался Кнехт. – От чего я загибаюсь-то?
– У тебя банальный сердечный приступ, – сказал Барро, пинком распахивая дверь на улицу. – И ты не загнешься. Не позволю из вредности!
На улице было людно и шумно: наспех перевязанные израненные полицейские отгоняли от дома пострадавших, крича, что тут сейчас будут стрелять. Пострадавшие рвались внутрь спасать имущество.
– Все ходячие – ко мне! Бегом! – рявкнул Барро. – Взяли и понесли! Бегом! Раз-два, раз-два!
– Имя… – прошептал Кнехт, клоня голову на грудь. – Ты не сказал мне полное имя.
– Падай! – скомандовал Барро.
Множество рук подхватило Кнехта, и небольшая толпа быстрым шагом понесла его по улице навстречу сиренам скорой. Впереди, расчищая дорогу, топал здоровенный полицейский. Он шел молча, только грозно размахивал пистолетом, а свободной рукой придерживал свернутую челюсть.
– Имя… – шептал Кнехт. – Где ты, Габриэль, черт тебя дери… Почему ты не сказал мне имя…
– Да здесь я, здесь, куда я денусь! – раздраженно выпалил Барро. – Не знаю, что все это значит, не знаю, что между вами было, и вообще мне наплевать, это ваши дела… Внимание! Левое плечо вперед! Прямо! Стой, раз-два! Двери открыть! Выдвинуть носилки! Опускай! Так, всем спасибо, все от машины! Закройте дверь! Эй, ребята, у нас тут острый сердечный приступ. Полный вперед!
Медики набросились на больного так, будто от его спасения зависели их собственные жизни. Барро убрался в уголок, чтобы не мешать. Скорая развернулась на месте и, взревев сиреной, рванула вперед.
– Имя! – неожиданно сильно выкрикнул больной.
– Вот пристал с ножом к горлу! Элеонора-Мария Де Леон Кнехт, – сказал Барро. – Надеюсь, это поможет.
– Я вспомнил… – то ли простонал, то ли промычал Кнехт. – Понимаешь, я вспомнил! Роза затерла мне память… Но теперь я вспомнил… Наверное, она перед смертью разрешила… Девочка… Наша… Моя… Жаль, что ей придется умереть…
Ему надели маску.
Через несколько минут Барро сказал:
– Остановите. Мне здесь больше нечего делать.
Он вышел из машины, которая тут же унеслась прочь, и сразу увидел паб.
Естественно, лукового супа в меню не было.
* * *
С моря дул легкий бриз, и Мария Ландау плотнее запахнула пальто. Набережная была пуста. Набережная всегда оказывалась пуста, когда Марии хотелось побыть одной. Она любила свое одиночество, пестовала его, иногда просто упивалась им. Одиночество значило свободу и независимость. А когда тебе восемнадцать, и то, и другое стоит очень дорого.
Вдалеке показалась фигура мужчины. Он шел навстречу, и так же развевались полы его пальто, и ветер теребил длинные, до плеч, волосы, только не прямые, как у Марии, а немного вьющиеся. Девушке вдруг стало холодно и сразу тепло, а потом снова холодно, и мир на миг подернулся дымкой, а потом заиграл красками ярче обычного во много крат… Наваждение длилось несколько секунд – и опять все было как всегда. Мария зябко обхватила себя руками и остановилась, выжидая.
Мужчина приближался. Он был далеко не молод, но еще совсем не стар, и у него оказалось приятное лицо, только подпорченное застывшим выражением легкой насмешки. Пожалуй, если бы не эта гримаса, Мария смогла бы представить такого мужчину где-нибудь поблизости от себя, хотя и не совсем близко. Он был сильным и взрослым, не то что богатенькие недоросли, окружавшие Марию в университете. И он ни от кого не зависел. Еще несколько лет, и Мария станет такой же, как он, независимой. Но, конечно, не такой взрослой. Чтобы стать настолько взрослой, придется набрать чертову уйму опыта. И неприятного опыта будет куда больше, чем приятного, это уж к гадалке не ходи. Впрочем, если верить дяде Давиду, Мария сама отличная гадалка. Вечно Давид смеется – какая жалость, что Мария не торгует своим умением предсказывать… А она не хочет.
Мужчина подошел вплотную и остановился, бесстыдно разглядывая Марию все с той же гримасой насмешки. Мария в ответ присмотрелась и поняла: это не гримаса, а просто такое строение лица. Ну… Можно привыкнуть, если потребуется.
– Вы чертовски хороши собой, – заявил мужчина. – И совершенно не склонны к полноте.
– Интересный способ знакомиться, – сказала Мария. – Впрочем, вы правы, я к полноте не склонна, чего нет, того нет.
– Габриель Барро, – представился мужчина. – Свободный художник.
– Мария Ландау. Богатая невеста.
– Вредная профессия! – рассмеялся Барро. – Давид сказал, вы здесь бродите в одиночестве, и я рискнул потревожить вас. У меня поручение деликатного свойства.
– Догадываюсь, – сказала Мария, сама не понимая, что имеет в виду. Но она и правда догадывалась – это человек из прошлого.
Барро молчал.
– Иногда дядя Давид находит людей, которые помнят моих родителей и могут рассказать о них. Обычно самую малость, но хоть что-то… Я называю таких визитеров «люди из прошлого». Надеюсь, это вас не оскорбит.
– Ах вот какое дело… – протянул Барро. – Ну естественно. Разумеется. Там же была катастрофа, тайфуном сдуло целый остров и, в общем, смыло в море кусочек человечества со всей памятью о нем. Трудно найти тех, кто помнит, и многого от них не добьешься… Как, вы сказали, звали ваших родителей? Эгон и Роза?
