«Что они все сегодня, с ума посходили?» — удивился Раджан, настолько успокоившийся, что уже получил способность удивляться. Но тело действовало быстрее мысли, руки рванулись вперёд и мёртвой хваткой вцепились в дверную ручку, а губы зашевелились так, чтобы выдохнутый из груди воздух прошелестел единственное слово «Фелис». Но Фелис, казалось бы, не услышала его, она развернулась, словно в трансе добрела до дивана и зарыдала, уткнувшись лицом в жёсткую обивку. Раджан подошёл к ней, сел рядом и заговорил:
— Фелис, ты сердишься на меня? Извини, я не мог появиться раньше, я лежал в больнице, — сейчас Раджан чувствовал себя кругом виноватым, хотя, совсем недавно, лёжа в одиночестве, называл себе совсем других виновных. Ведь, если смотреть объективно, он легко мог дать Фелис знать, однако, ждал активности от неё. — Но теперь я никуда не уйду, если ты сама меня не прогонишь. Теперь я останусь с тобой столько, сколько ты позволишь.
— Конечно, пока не прогоню, — Фелис откинулась на спинку дивана. — Знаешь, тебе очень повезло, что ты попал в больницу, а то я бы тебя достала и все кости переломала. А так пришлось кое-что дома разбить, кошке тоже очень повезло, что она, угадав моё настроение, убежала из дома. Когда ты не пришёл в тот день, ни на следующий, ни через неделю, я возненавидела весь мир, себя в первую очередь. Тебя в нулевую!!! Говоришь, в больнице был, узнавала по всем больницам, в полиции, о тебе там и не слышали. Я уж думала, что мой отец успел с тобою поговорить, и ты дал согласие. Такого предательства я стерпеть не могла…
— Подожди, на что я должен был дать согласие? И при чём тут твой отец?
— А, уже неважно, не могу я долго злиться на человека. Но тебе придётся уйти, теперь я буду выполнять так и не данное обещание.
— Фелис! Да что с тобой, в конце концов?! Не хочешь отвечать? Хорошо, тогда я поеду и спрошу прямо у твоего отца, но тогда уж не обижайся, если с твоим обожаемым папочкой у нас выйдет настоящий мужской разговор! — Он встал и направился к машине.
— Подожди, Радж! — Фелис повисла у него на руке. — Чёртов папа как всегда оказался прав, вся жизнь состоит из выбора, порой невозможного. Я не могу ничего сделать, хотя понимаю, что от моих действий сейчас многое зависит. Ну почему я такая, Радж? Когда отец попросил меня не видеться с тобой до конца месяца, я подумала, что как только ты явишься, я забуду о его словах. Теперь же ты явился, и я тебя вроде бы прогоняю, хотя прекрасно понимаю, что через минуту после того, как ты уйдёшь (а ты уйдёшь, ты не сможешь меня ослушаться). Буду себя проклинать вместе с тобой и отцом… Ну почему так, почему? Скажи, представив себя со стороны и совсем другим человеком, что мне сейчас делать, на себя полагаться я уже не могу?
— Значит дело в простой просьбе отца? — рассмеялся Раджан. — Интересно, чем это я ему не угодил, и почему такой странный срок?
— Не знаю, честно не знаю. Я совсем ничего не могу сообразить. А тем более сделать. К тому же отец так ничего и не объяснил… Радж, ну почему жизнь всегда оказывается такой сложной. Раньше, когда я видела это на примере других, я не предавала этому значения, считала, что другие просто так на неё смотрят. Ведь я ребёнок, правда?
— Ребёнок. Конечно ребёнок, очень умный взрослый и послушный ребёнок, хотя и любишь меня в этом обвинять. И это хорошо. А решение проблемы я вижу только в одном. Месяц-то вроде почти кончился, два дня осталось. Хотя, я всё ещё хочу поговорить с твоим отцом. Насколько я знаю, он сейчас должен быть в Сан— Франциско, думаю, я за два дня обернусь…
— Раджан, ну как ты можешь так говорить? Ты что совсем уж буквально понял мою просьбу посмотреть на проблему со стороны. Я не могу тебя так отпустить. Не то, чтобы боюсь, что ты поговоришь с папой по-мужски, — первый раз за время разговора Федлис улыбнулась. — В конце концов, он сможет сам за себя постоять, я просто не могу тебя отпустить, как бы ни требовала твоего ухода. Мы поедем к отцу вместе, а что два дня… Чёрт с ними, могу же я хотя бы раз кого-то ослушаться и не побыть послушным ребёнком. Я тоже тебя никогда не оставлю, если ты меня не прогонишь. Ведь не прогонишь же?
— Хорошо, не прогоню. Поедем прямо сейчас? Тогда пойди переоденься, а я подожду тебя в машине.
— Нет! Подожди дома, и поешь чего-нибудь, а то ещё умрёшь с голоду, пока будешь меня ждать. Ведь мы женщины можем очень долго одеваться. — Фелис прикоснулась своими пальцами к губам, потом приложила их к губам Раджана и со звонким смехом убежала внутрь дома, справедливо полагая, что такие путы удержат Раджана сколь угодно долго.
Ночь упала на побережье чёрной пеленой практически мгновенно, как и следует в тропиках. Ещё раньше поднявшийся океанский бриз согнал вместе тучи, что теперь нависали над прямой, как луч света, трассой, проложенной умелыми человеческими руками, игнорировавшей горы и впадины, русла рек и даже морские заливы. Трассе, призванной прочнее любых цепей привязать друг к другу людей, разделённых пространством. Теперь же в это полуночный час была практически пуста, если не считать маленькой букашки, стремительно продвигающейся вперёд по прямой дороге. А в чреве этой букашки нашли себе приют два человеческих существа, которым не нужны были цепи, чтобы удерживаться вместе. Ибо их удерживали самые прочные узы во вселенной — узы любви. Фелис, изредка кидая взгляд на далеко освещённую мощными фарами пустующую ныне дорогу, непринуждённо вела машину. Она наотрез отказалась доверить это Раджану, сославшись на то, что он только что перенёс тяжёлые травмы. Однако обязанности водителя ни чуть не мешали ей болтать обо всём на свете, так что Раджан, оглушённый с одной стороны её звонким голосом, с другой надрывными звуками саксофона, что лились из динамиков радиолы, ели улавливал смысл её слов. Теперь же Раджан, выполнявший условные обязанности штурмана, сидел, оглядываясь по сторонам, морщился, когда его взор касался затянутого тучами горизонта. Почему-то, тучи вообще всегда ассоциировались у него с чем-то неприятным, а вода, проливающаяся с небес дождём, свидетельствовала о неспособности небес удержать её, а, следовательно, об их бессилии. Откуда приходили такие ассоциации, Раджан никогда не понимал, так как ни с научными. Ни с религиозными его представлениями они совершено не вязались. Впрочем, сейчас и так было немало причин испытывать беспокойство, кроме пресловутых туч. Ещё неизвестно, как примет его Рен Стомберг, а если хотя бы малая доля его подозрений относительно причастности отца Фелис к его пребыванию в больнице справедливы, то ничего хорошего от такой встречи ожидать нельзя. Похоже, что Фелис этого не понимает, вон как весело щебечет о том, какой хороший у неё отец, как они с Раджаном обязательно понравятся друг другу, ибо они так похожи. Или вот ещё, размышляет уже о своей свадьбе с ним, как о свершённом деле. И проблема даже не в том, что кто-то будет против, что назревающий международный конфликт в доли секунды сможет порвать их счастье, ни она ли сама так недавно выступала с мыслями, что брак — пережиток старины, излишне связывающий двух людей, лишающий каждого отдельного человека его свободы, в частности, свободы распоряжаться частью самого себя, своим генетическим материалом. Раджан улыбнулся этим своим мыслям, на время отвлёкших его от созерцания хмурых туч, а заодно припомнил, что во все времена и у всех народов брак считался пережитком старины, который необходимо было искоренить любым способом. Много чего искореняли народы, в том числе и самих себя, а брак и свадебный обряд оставался. И как бы ни видоизменяли его обычаи, в любом случае основная суть оставалась неизменно. В общем-то, это правильно, как ни крути, а человек животное общественное не может жить в одиночку, к тому же, тенденция делить людей в обществе по степени близости ему присуща в высшей степени.
