Десять месяцев жизни... Кого это могло успокоить? Мечты, планы на будущее - все это сразу теряло смысл. В груди разливалось гнетущее ощущение пустоты. Мучило сознание, что там, наверху, твои родные, твои товарищи и миллионы незнакомых тебе простых людей страдают, приходят в отчаяние от невозможности оказать помощь.
Минули шестнадцатые сутки, семнадцатые...
Скорюпину не удавалось поймать ни одной наземной станции. Случалось, что в симфонию звуков подземного мира вплетались людские голоса, но то были отраженные где-то волны, беспорядочные обрывки импульсов.
На восемнадцатые сутки Дектярев не выдержал.
- Довольно заниматься демагогией, - сказал он. - Разговоры делу не помогут.
- Вы что-то хотите предложить? - заинтересовался Биронт.
- Да, хочу.
- Ну-с?
- Работать.
- Работать? А какой в этом смысл?
- Не знаю. Но я не могу, коллега, ничего не делать. Не мо-гу! Хватит с меня. Мы погибнем, так подземоход останется целым. Наши исследования, наши записи сохранятся.
- Вы ошибаетесь, - Биронт поморщился. - Подземоход тоже погибнет. После того как иссякнет энергия, прекратится действие защитного поля...
- С вашей дурацкой логикой... - буркнул Дектярев и вдруг поймал на себе сосредоточенный взгляд Паши Скорюпина. В этом взгляде было ожидание, надежда услышать нечто спасительное. - Нет, друзья, так невозможно. - Николай Николаевич легко, по-юношески, соскочил на пол. - Мы живы, здоровы, значит должны работать. Это хуже всеголежать и ждать прихода костлявой: Все-таки мы здесь не сами по себе. Нас послали, нам доверили большое дело, за нашей работой наблюдают. Тем более связь позволяет нам посылать сообщения, нас слышат.
Николай Николаевич направился к люку. Мурлыча под нос какой-то весьма неопределенный мотив, он исчез в нижней кабине.
Уже сидя в кресле, геолог прислушался. Нет, никто не последовал его примеру. Да и ему самому не удавалось сосредоточиться. Вопрос Биронта: "Работать? А какой в этом смысл?" занозой сидел в голове.
"Какая чепуха! - Николай Николаевич встряхнулся, пытаясь избавиться от сомнений. - Впереди десять месяцев. Для ученого - целая вечность. Работать! Работать!"
3
Андрей смотрел на опустевший гамак Дектярева, а сам прислушивался к звукам в соседнем гамаке. Там лежал Вадим, человек, который ненавидел бездействие.
Ожидание не обмануло механика. Зашумело отброшенное одеяло, и с криком, от которого радостно вздрогнуло сердце Андрея: "Встать, лежебоки! Протереть глаза!" - Вадим выпрыгнул из гамака.
Андрей выждал, когда Вадим, дробно стуча ботинками по скобам, исчез внизу. Не торопясь, совсем как дома, Андрей побрился, умылся, причесался. Подумав, сменил рубашку. Сел к столу и с аппетитом опорожнил коробку сочного мясного паштета...
Прежде всего он отправился в свою кабину.
Безжизненно лежали разноцветные нити приборов. Безмолвствовали счетно-решающие устройства. Мертвыми зрачками глядели погасшие сигнальные лампы. Сильная и сложная машина казалась обреченной на бездействие. Механик почувствовал себя так, будто его самого связали веревками по рукам, по ногам и бросили в угол кабины.
Андрей спустился к Дектяреву. Геолог ободряюще кивнул ему головой, улыбнулся одними глазами. Вздохнув облегченно, механик заторопился к Вадиму.
Вадим, низко согнувшись, съежившись, уронил голову на пульт и закрыл ее руками, словно в ожидании удара. В кабине было тихо. Приборы бездействовали, установки молчали, журнал для записей оставался зарытым. Во всей позе Вадима было отчаяние.
Андрей застыл на лесенке.
- Вадим! - позвал он.
Вадим медленно поднял голову, посмотрел на механика мутными глазами.
- Что с тобой, Вадим?
- Я не могу... - пробормотал командир подземохода. И вдруг обоими кулаками грохнул по пульту. - Понимаешь, ничего не могу с собой поделать... заставить себя работать, думать, искать.
Андрей спустился с лестницы, подошел ближе.
- Вадим, а Лена? - шепнул он.
- Лена... Мне сейчас разве до нее? Я погубил подземоход. Если бы кто-нибудь знал, как я себя презираю, как... как я себя ненавижу!..
Ни жалеть, ни сочувствовать вслух механик не умел. Он переступал с ноги на ногу и не знал, что сказать. К тому же он угадывал, какие сложные, противоречивые чувства и мысли одолевают товарища. А в таких делах он не советчик, нет, как хотите, не советчик.
- Может, я помогу тебе, - Андрей кивнул на пульт. - Ты же еще не закончил расчет нового профиля.
- Спасибо. Не нужно. - Лицо Вадима постепенно прояснилось, он глубоко вздохнул и пригладил, волосы. - И вообще не обращай на меня внимания. Уже отлегло. Буду работать.
Он придвинулся к пульту, повернул переключатели. Ожили приборы, перемигнулись лампы, мягким звоном зуммера счетно-решающая установка известила о своей готовности.
Чураков еще немного постоял за спиной Вадима. Брови его сумрачно сдвинулись. Только убедившись, что Вадим действительно работает, он оставил его одного. Он поднимался по лестницам из кабины в кабину, нигде не останавливаясь, миновал все пять этажей подземохода, добрался до машинного отделения.
Чтобы как-то убить время, Андрей занялся проверкой работы синтезаторов. Проконтролировал систему охлаждения, вскрывая одну коробку реле за другой. Осмотр вел так тщательно, будто готовил машину к длительному и трудному рейсу.
Утомившись, сел тут же на полу, обхватив колени руками и положив на них голову. Так сидел он добрый час, ни о чем не думая, ничего не переживая. Механик принадлежал к той редкой категории людей, которые испытывают страх только при непосредственном соприкосновении с опасностью. Если же до гибели остается хотя бы один день, то в течение этого дня они сохраняют полное спокойствие и хороший аппетит.
Единственное, что тяготило Андрея, это вынужденное бездействие. Только сейчас убедился он, насколько привык всегда быть чем-нибудь занятым.
Размышления Андрея были прерваны появлением Скорюпина.
- Как вы думаете, Андрей Гаврилович, надолго мы тут застряли? - тихо спросил Павел.
- Навсегда.
- Вы серьезно?
- Ты же не первый раз в подземном рейсе. Тут не до шуток.
- Я, конечно, все понимаю. Я только не понимаю, как это могло случиться. Вадим Сергеевич такой замечательный конструктор. И вот,..
- Конструктор он действительно хороший, - согласился Чураков.
Скорюпин заглянул в лицо механику.
- Вы что-то еще хотели сказать?
- Да нет, что мне теперь говорить...
Не делиться же, в самом деле, с Пашей тем, какой неприятный осадок на душе у него, Андрея, после недавней сцены в кабине управления. Его словно в чем-то обманули или отобрали самое дорогое и сокровенное.
- У вас кто-то остался там, наверху?
