Затем тренировку усложнили — атаковать крейсер пришлось на орбите землеподобной планеты, то есть в условиях невозможности применения торпед. Работали, ясное дело, ракетами, стараясь первым залпом схлопнуть кораблю защитное поле, а затем, пуская ракеты по нескольку штук, ободрать с него силовые щиты и уже долбить сам крейсер. Тут, в общем, крейсер в конечном итоге тоже накрывался, только вот собственные потери полка были очень заметными — даже в самом благоприятном случае процентов двадцать по машинам и до пятнадцати процентов по пилотам. Зато Воронин буквально обалдел, увидев, как летает четвертая эскадрилья, та самая эскадрилья общей поддержки, где пилоты не учились летать на чужих машинах, а доводили до совершенства умение управлять родными «филиппками» и «шкафами». Теперь он понял, что слухи о невероятном мастерстве пилотов сто первого появились не на пустом месте. Ох, не на пустом!
Поручик вспомнил лучшего летчика в восьмом истребительном — штабс-ротмистра Тимошина из первой эскадрильи. Здесь он, конечно, не потерялся бы, но навскидку Воронин насчитал как минимум четверых, кто обошел бы Тимошина по всем статьям. А что творили пилоты сто первого на штурмовиках, не поддавалось описанию вообще. Воронину в голову не приходило, что на здоровенном «шкафе», да с полной загрузкой узлов подвески, можно вытворять такое. Уйти влево-вниз, а потом, проходя на полной скорости змейкой, чтобы сбить зенитчикам прицел, ухватить момент и не прекращая выполнение змейки шарахнуть всеми девяносто шестью неуправляемыми ракетами залпом (и всеми попасть!) — сказал бы кто поручику раньше, что такое возможно, ни за что не поверил бы! И пусть тренажер — это не настоящая боевая машина, но видно же было, что пилоты штурмовиков не выпендриваются, а привычно совершают отработанные маневры.
Отработка атак на западных машинах проходила уже посложнее. Главная трудность тут состояла не в том даже, что не у всех пилотов получалось управлять «мустангами» и «иголками»[21] с должной степенью виртуозности, а в том, что если полк изображал из себя именно западников, то четвертая эскадрилья участвовать в деле не могла. А минус восемнадцать машин — это уже заметная разница. Выручало лишь то, что усиленное, по сравнению с «филиппками» подвесное вооружение «мустангов» несколько компенсировало и общее сокращение участников атаки, и несколько более скромные подвесные арсеналы «иголок» по сравнению с русскими «шкафами».
А дальше тренировки становились все грустнее и печальнее. Слов нет, хороши германцы — знаменитая скорость «носатых» позволяла серьезно снизить потери среди истребителей, а вооруженные по принципу «дайте мне таблеток от жадности, да побольше» «кабаны»[22] были просто находкой для атаки на крупные корабли. Вот только пилотов, которые могли бы на все сто эти возможности использовать, было даже меньше, чем на «мустанги» и «иголки» — сказывались специфические особенности управления немецкими машинами. Похоже, германские конструкторы заранее ставили себе целью сделать так, чтобы на их машинах никто, кроме орлов из флигерваффе[23], летать не мог.
Ну а потом началась тоска. Беспросветная, зеленая и мутная. «Ситары» с их подвесом как у «филиппка» еще были на что-то такое способны, а маньчжуры и корейцы — лучше не вспоминать. А уж азиатские штурмовики — это вообще одни слезы. Нет, для порядка пришлось отрабатывать и такие варианты, но начальство быстро с подобными упражнениями покончило. То ли пилотов пожалело, то ли не захотело слишком уж нагло противоречить здравому смыслу…
Проснулся Роман в отвратительнейшем состоянии. Нет, никакого перебора спиртных напитков вчера не было. Нет, ничего непотребного не съел. И вообще, все вчера было хорошо. Но ключевые здесь слова — «было» и «вчера». Сегодня и сейчас все плохо.
А как здорово было вчера! Во-первых, после позавчерашнего пикника с купанием и вечерних танцев в большом салоне они с Хайди отлично выспались, а, во-вторых, встали вчера так рано, что успели полюбоваться местным рассветом на открытой палубе, благо «Звезда счастья» никуда не торопилась. Кстати, даже в такую несусветную рань завтрак, заказанный в каюту, был доставлен уже минут через двадцать. Ну и, в-третьих, сам вчерашний день…
Всю первую половину дня ландшафт внизу постепенно менялся. Роскошная изумрудная степь, уже слегка приевшаяся пассажирам, потихоньку перешла в причудливо извивающиеся гряды холмов, поросших невысокой темно-зеленой травой, по которой щедрой рукой здешней природы были рассыпаны синие, ярко-красные и желтые цветы. Казалось, что холмы устелены коврами с незатейливым, но ярким и броским узором. Между грядами холмов лениво катили воду многочисленные речушки. К обеду ближе пассажиры обратили внимание, что сплошной ковер, покрывавший холмы, пересечен многочисленными линиями дорожек с разноцветным покрытием — то ровных и прямых, то идущих причудливыми изгибами, а через речушки тут и там переброшены мостики. И вот после очередной гряды глазам пассажиров гравилета открылась чудесная долина, где уютно, как-то совершенно по-домашнему, уместились несколько небольших беленьких домиков с цветными крышами — отель «Хиллс корт».
Потом был роскошный обед в отеле, вместе с его постояльцами, публикой, как было видно сразу, тоже не бедной. Ну, это если очень мягко сказать. Потом танцевальный вечер, и уже почти ночью участники круиза вернулись на гравилет, отправившийся в дальнейшее путешествие.
А какая роскошная ночь была у них с Хайди! И вот почему, почему именно этой ночью все пошло наперекосяк?!
С чего все началось? Ну получается, с того самого непонятного толчка. Они как раз бессильно растеклись по кровати, просто держась за руки и глядя друг на друга, все самые простые, но вечные слова были уже произнесены счастливым шепотом, и тут «Звезда счастья» как-то резко дернулась назад и снова вперед. Да хрен бы с ним, с тем толчком, но именно он стал границей, разделившей ночь на «все прекрасно» и «все плохо».
Сначала они долго не могли заснуть. Потом Хайди вроде бы уснула, а он все еще ворочался и старательно закрывал глаза. Заснул в конце концов, но легче не стало — Уизлер приснился. Смотрел на Романа своими мертвыми глазами и спрашивал: «Что ж ты, а? Я вот мертвый, а ты тут жизнью наслаждаешься… А меня убили за то, что я…». Роман так и не расслышал, за что именно, потому что проснулся. Ох и неприятным получилось пробуждение… И заснуть после этого уже не мог. Да и желание спать куда-то делось. А ощущение было — врагу не пожелаешь. Как будто он не совершал сладкие телодвижения с любимой женой, а таскал всякие никому не нужные тяжести. Волоком в гору, чтоб их!..
