Вереск весь в цвету стелился низким лилово-розовым дымом - ведь была весна.
Путник шел по берегу моря - тут свистели ветра и передвигали с места на место ряды дюн, посылали в наступление строй огромных холмов из мелко просеянного, почти белого песка.
Он шел мимо плотин .и дамб, удерживающих валы моря, мимо шлюзов, шел вдоль каналов - каналы перекрещивались и расходились по плоской, как стол, равнине, про которую здешние старики говорили: "Бог создал море, а человек - сушу". Шел через леса и перелески, буковые, дубовые, встречающие его прохладной тишиной, и через большие города, обдающие его шумом, обжигающие огнями, проносящиеся стремительно назад, по мере того как он шагал вперед, города, остающиеся на горизонте облаком света, неясным скоплением мерцающих, дрожащих, как будто перебегающих блесток и бликов, которое снижается, снижается, никнет, исчезает совсем, последний раз бросив в небо слабый пучок отсветов.
Путник видел старинные соборы, дырчато-игольчатые, как кружевная мантилья, и современные заводы, прямоугольные и тяжелые, как чугунная болванка. Видел автострады, убегающие линии железных дорог, терриконы шахт, массивные башни домен, поля, прозелень которых, когда подымался ветер, уже отливала желтизной, золотом зрелости. Видел оплывшие окопы - память о прошлой войне, и огороженные глухим забором полигоны - напоминание о войне будущей.
Путник шел но Европе.
Чем он жил? Случайной работой на ферме? Милостыней?
Воровством?
Шел по шоссе - в пропыленных грубых башмаках, солдатский мешок за спиной, левый рукав засунут за пояс, скатка одеяла через плечо.
Не накладывай в котомку слишком много.
Ведь не день, и не два и не три - вечность целую идти...
Шел по шоссе - отросшие волосы и борода в пыли, не поймешь, седоватые они или совсем седые, - глаза сощурены - шел, пил из придорожного родника, подставлял под струю свой широкий квадратный лоб, коричневый от загара, загрубевший; шарил по карманам, не отыщется ли корка хлеба. А крошки? Должны же быть крошки. Да нет, съел еще на том перегоне.
...Захвати с собой улыбку на дорогу,
Ведь не раз, и не два, и не три затоскуешь ты в пути!
По ночам странный путник, накрывшись одеялом, как будто разговаривал с кем-то. Спал он, положив голову на маленькое дешевое круглое зеркало, самое обыкновенное зеркало, да еще к тому же разбитое, пересеченное трещиной, давно его следовало бы выкинуть. Утром вставал, прятал зеркало в карман и начинал дневной путь.
Созревшие хлеба тяжело клонились к земле - ведь наступило лето, хмель вился по шестам на высоких берегах чужой спокойной ночи, наливался соком виноград, сушились бочки. Тут жили люди. Нуждались, маялись, радовались. Работали, делали свое дело, выращивали ребятишек, хоронили стариков на ближнем кладбище. Многие, наверное, никогда не выезжали за пределы своей округи. А он проходил мимо, не оставляя следа, человек без места на земле, без дела, без цели. Без родины. Позабытый человек.
До сих пор путник шел с Севера на Юг. Теперь повернул на Восток. Как это говорил в своих речах Глава Государства?
"Тучи идут с Востока". Но народная пословица говорит другое: "С Востока приходит солнце".
Однажды в середине дня он шагал по окаменевшим глинистым ухабам разъезженного проселка, уже порядком измученный, а по меже между двумя полями пробирался другой прохожий. И что-то странное было в этом прохожем... Что-то удивительно знакомое. Ага! Тоже однорукий. Тоже нет левой руки, и пустой рукав заткнут в карман.
Прохожий вышел на дорогу - немолодой, грузноватый. Он был южанин гладкие иссиня-черные волосы, крупный нос с горбинкой, грустные, много повидавшие влажно-черные глаза. На нем был изношенный, когда-то дорогой костюм и разбитые узконосые ботинки, подвязанные веревками. Свои пожитки он нес на палке в узелке.
- Я с Юга, - сказал прохожий осторожно.
- Я с Севера.
Постояли. Помолчали.
- Туда?
- Да, туда...
Оба шли на Восток.
Ни о чем не стали друг друга расспрашивать, зашагали рядом.
Уже ближе к ночи Южанин, показывая на свой пустой рукав, сказал как-то бегло, между прочим:
- Несчастный случай. Эксперимент. Была идея - осуществить восхождение по солнечному лучу, нейтрализовав земное притяжение при помощи формулы Гинделя - Кондзюро. - Он помешал жижу в консервной банке, укрепленной на рогульках костра. - Точность расчетов оказалась недостаточной... Попробовал жижу, одобрительно кивнул головой. - Ну, ничего, с одной рукой не так уж трудно. С одной правой рукой.
Оба были изгнанники, изгои. Шли - не помню откуда, брели - не знаю куда. Отчего было не идти вместе?
С этого дня Человек уже не чувствовал себя таким бесконечно одиноким. Ему было о ком заботиться. А у сильных людей эта потребность особенно сильна.
Путники шли по Европе. У них были две руки - на двоих.
И одно старое одеяло. В пыли дорог они чертили чертежи, от которых побледнели бы многие правители, и писал-и формулы, за которые эти правители не пожалели бы отдать лучшие камни из своих алмазных запасов. А потом стирали и шли дальше.
Перевалило за вторую половину лета. День стал убывать, темнело заметно раньше, чаще шли дожди. Луга по берегам рек дышали сыростью, затягивались клубами белого мокрого тумана.
Где бы они ни ночевали, Южанин каждый вечер доставал из узла носовой платок, не спеша стелил его себе под голову, расправлял уголки. В своих отрепьях он держался с достоинством и сохранял удивительно интеллигентный, пристойный, профессорский вид.
И разговаривал тоже интеллигентно, по-профессорски:
- Приятный ландшафт... - Это о природе. - Фантомные болевые ощущения... - Это о том, что несуществующая рука может болеть, если вы, мокрый насквозь, укладываетесь на ночлег в мокрое насквозь сено. Печальное отсутствие логики... - Это о хозяйке, у которой они днем попросили какуюнибудь работу и которая спустила на них овчарку.
По ночам Человек вынимал зеркало. Но поймать четкое изображение, услышать внятно голос Зверя было очень трудно - слишком много между ними пролегло сотен и тысяч километров. Все-таки иногда им удавалось поговорить. Зверь скучал по глубине - он теперь редко ходил под землю, и то так, не всерьез, почти у самой поверхности (ведь луча вибрации, фиолетового луча больше не существовало). Зверь скучал по добрым старым временам, скучал без Человека.
Вице-президент еще не появлялся в мастерских, не приступил по-настоящему к своим обязанностям. Он был занят интригами на высшем уровне, проводил дни во Дворце Республики, урывая себе какие-то должности, чины. Давно уже было подавлено крестьянское движение в южных районах.
Шла кампания под лозунгом "Вырвем плевелы" - это относилось в основном к интеллигенции. Где-то в застенках терялся след Писателя - он позволил себе назвать Главу Правительства "ирокезом, охотящимся за политическими скальпами". Набор его книги "Кампанелла" был рассыпан, рукопись уничтожена. Президент получил годовой отпуск по состоянию здоровья: по теперешним временам он казался слишком левым. Времена менялись, другие шли к власти, к богатству, почестям.
