Что-то резкое, свежее чувствовалось в воздухе, и кровь бросилась ему в лицо, когда он выскочил к своему флайеру. Да ведь скоро весна. Пора выходить из спячки, время жить!
Почему он так спешил? Времени было вагон. Совсем недавно его телесные ритмы толкали его на резкие, причудливые движения — он бросался очертя голову на дело, а в следующую минуту остывал к нему и смутно желал лишь погрузиться в дрим. Он мог понять себя, если спешил к Пауле. Мужчина всегда летит к своей возлюбленной на крыльях любви. Однако — он сел во флайер и защелкнул дверцу — ягода, должно быть, переработала свой срок. (Старая шутка.) Он стартовал и взял курс на Боростац. Вот чего не хватало Одиссею — флайера «Max-три»! В каком восторге, держа штурвал, древний герой любовался бы этим темным, бурным морем, как хохотал бы, сверкая зубами в обрамлении черной бороды!..
Века пролетели — казалось ему — с тех пор, как он последний раз летал к Пауле, а может быть, он летел к ней все это время! За этот супервременной сдвиг ощущений отвечала гоогология. Иных людей приводила в трепет сама мысль о полете над землей — может получиться пересечение безмолвной зоны, выход из сферы влияния Радиационной Купели Жизни. Давались различные оценки того отрезка времени, который можно безопасно просуществовать без Парсло-Радиации. Некоторые слишком нервные особы могли выйти из строя в пределах восьми часов. Другие — более флегматичные — могли и целый день продержаться.
Робот-штурман издал приятный музыкальный звук — сообщая, что Боростац уже появился из-за горизонта. Марсден вгляделся вперед. Внизу разворачивался город — проспекты, виллы, многоквартирные дома, энергоблоки и офисы; они белели и искрились под солнцем.
Так они вовсе и не передвигали город!
Навстречу летела его мишень — плоская крыша отеля. Флайер сел легко, как птичье перо. Марсден выскочил, вдохнул свежего воздуха, огляделся. Странно-в небе ни одного флайера; а улицы, теперь он видел их близко, были необычно пусты. Он подошел к парапету, посмотрел вниз. Нигде ни движения, ни звука. Город был пустынен, покинут, безжизнен.
Он оглянулся на свой флайер, одиноко стоявший в середине кровельной стоянки. Облака пролетали высоко над головой. Резкие солнечные тени, прохладный ветер. И опять он взглянул на город. Никого. Пусто. Мертво. Коллекция образцов архитектуры. Бессмыслица.
Значит, слухи были неточными. Ягода кончилась здесь, в Боростаце, и вместо передвижки города — власти убрали отсюда весь народ. Почему так произошло — Дуглас понять не мог. Все как положено — звучали погребальные элегии, черные крылья развевались траурными завесами, белые лилии изящно поднимали свои восковые цветы… Он вздрогнул: город мертв, а ведь Паула встречает его здесь!
Он позвонил. Как и следовало ожидать, роботы Паулы кратко объявили: она сегодня в отъезде.
— Я знаю, проклятые железяки! — он яростно щелкнул тумблером. — Она в отъезде в Боростац — веселенькая поездка!
Данте и Беатриче, Антоний и Клеопатра, Ромео и Джульетта? Он увидел ее флайер, вырвавшийся к нему из пелены облаков. Наполеон и Жозефина, Нельсон и Эмма Гамильтон? Он вспомнил обо всех этих влюбленных парах. Он, Дуглас Марсден, не считал нескромными такие сравнения. Паула Лейден летит к нему, и они будут владеть этим пустынным, покинутым городом!
Здесь не будет любопытных соседей, на назойливость которых она может сослаться в оправдание своего отказа. Они будут одни, только вдвоем, и столько времени, сколько они смогут любить друг друга в отсутствие Парсло-Радиации.
А можно ли в самом деле чувствовать, что ягоды уже не пульсируют вокруг вашего тела?
А как вянет и умирает сама любовь? Как она выглядит, если отлучена от излучающей Купели Жизни?
Да, но этот флайер не был марки «Экспрессон-Вертиго». Правда, той же фирмы «Экспрессон», но всего лишь прокатная летучка — «Экспрессон-Джендайн». Это вовсе не стиль Паулы. Ему стало не по себе — так сильно, что даже прихватило желудок. Он закрыл глаза. В этот момент флайер замер на лету и приземлился. Раздался скрежет — неловкая посадка. А когда открыл глаза — увидел, что к нему бежит Шари Арруза.
— Шари? — произнес он с глупым видом.
— Дуг! Вам нельзя здесь оставаться!
— Вот те на! Какого черта вы здесь делаете? Я не просил вас прилетать!
— Звонила Паула — она услышала про Боростац.
Так вот в чем дело… О чем же говорили без него эти две женщины?
— Вы могли бы и позвонить.
— Дело не терпит отлагательств. Потом, это не телефонный разговор. И к тому же я подумала… мне показалось, что это хорошая идея… — Тут она запнулась. Тонкая белая материя летнего, не по погоде костюмчика облегала ее фигуру. Он мысленно прикоснулся к тому алому шраму… нет — это невозможно!
— Клэйтон Мифлинн говорит, что вы — шарлатан. Что вы составили ему катастрофически неверный гороскоп, и он собирается отсудить у вас все, что вы получили. С вашей карьерой астролориста, Дуг, покончено!
Та подавленность, что охватила Дугласа Марсдена на крыше отеля в Боростаце, продолжала действовать, правда, уже не столь сильно, во время затяжных переговоров, которые он вел всю весну. Благодаря посредничеству заботливой Флоры Вальдесей, он сумел убедить Мифлинна не начинать судебное преследование. Факты было легко установить. Мифлинн отказался от выгодной сделки. Пэчакок и Слански, с активной помощью Мартина Крошэя, вмешались в дело и подчистили все весьма эффектным образом. Мифлинн был уничтожен. Но нет — всем известное бычье упорство побудило его требовать немедленного возмещения. Речь шла о грандиозных суммах.
Хоть и немало пота пролил Марсден, разрабатывая ходы, задуманные Флорой, — он не мог не видеть и комическую сторону всего происходящего. Клэйтон Мифлинн надувался и пыхтел, что твой индюк. И лишь его природная честность позволила Дугласу сорваться с крючка, когда говорливая Флора с ее чисто женской настойчивостью все же убедила Мифлинна образумиться. Чтоб перехитрить Флору Вальдесей, требовался куда более тонкий дипломат, чем Клэйтон Мифлинн.
— Не знаю, почему ты так нянчишься со мной, Флора! — Сказал Дуглас, покорно признавая себя кругом ей обязанным. Она только что выложила ему все новости и отдыхала в молчании.
— Я и сама не знаю. Я не могу считать тебя простым постельным компаньоном. Я для этого слишком высоко тебя ставлю. И не желаю ничего знать о твоих личных делах. Считай, что все мои старания — это дань уважения и восхищения твоими родителями.
Теперь после встреч с Хеди Арленом на ум Марсдену все время приходили экзисенсные клише. И для Шари открылось новое поле деятельности.
