А когда нам принесли снятую кинохроникерами пленку, мы поняли, что все наши поиски вряд ли увенчаются успехом. Лента зафиксировала то же, что видели и мы: Симеон Пробков в присущем только ему стиле взмывает с трамплина в небо, а затем внезапно непостижимым образом - без каких-либо признаков потери равновесия, падения, изменения положения тела в полете - исчезает.
Поскольку телевидение вело прямую трансляцию с церемонии открытия трамплина, загадочное исчезновение знаменитого лыжника ужаснуло всю страну.
Слухи об этом грозили захлестнуть весь мир, так как Симеон Пробков помимо всего прочего был еще и олимпийским чемпионом. Лучшие умы бились над разгадкой таинственного исчезновения Мони. Дабы предотвратить распространение мистических настроений, была выдвинута версия, согласно которой чемпион мира был взят на борт летающей тарелки. Смешно же было идти на поводу у церковников, которые, как и встарь, утешали народ тем, что господь рано прибирает к себе своих любимцев. А уж мы и подавно не верили, что Пробка мог ходить у бога в любимцах, равно как не представляли себе, чтобы господь оказался горячим поклонником зимних видов спорта. Оставалось только ждать. И мир погрузился в невыносимо тоскливое ожидание.
Через неделю его нашли - красный комочек среди все той же девственной белизны спуска под самым трамплином, по которому больше никто так и не рискнул спуститься. Без лыж и шлема, разбросанных вокруг, он сидел согнувшись в три погибели, как человек, застигнутый внезапным прободением язвы. Взгляд Мони блуждал, язык заплетался, мысли путались. Такие симптомы наблюдаются при тяжелом алкогольном отравлении. Одним словом, он был не в состоянии объяснить, ни где был, ни что с ним приключилось. А может, просто был не готов к подобным объяснениям.
Наверное, я почувствовал это и решительно воспротивился идее немедленно отправить его в клинику на исследования. Вместо этого я поместил Мони в наш спортивный диспансер, в отдельную палату, взяв все заботы о нем на себя. Замечу, что Симеон Пробков доверял мне, ибо я залечивал его травмы еще тогда, когда он выступал за юниоров.
Разумеется, я тщательно обследовал его с помощью всей наличной медицинской аппаратуры. И обнаружил полное отсутствие каких-либо повреждений - как наружных, так и внутренних. Он находился в великолепной спортивной форме, разумеется, если исключить тяжелую психическую депрессию. Мне стало ясно, что ни расспросы, ни лекарства, ни гипноз не помогут мне установить истину и что единственная надежда - прибегнуть к древнейшему способу, т.е. напоить его как следует. Зная, что в современном мире вино давно перестало служить прибежищем истины, мне при шлось использовать для этого водку и виски. Таким об разом мне удалось докопаться до сути того, что с ним приключилось и что он поведал мне, щедро сдабривая свой рассказ клятвами и проклятиями в свой собственный адрес.
Надеюсь, читатели простят меня за ироничный тон повествования. Как врач-травматолог и специалист в области спортивной психологии я сознаю, что нарушаю профессиональную этику, излагая здесь со слов Мони столь неправдоподобную версию. Да, именно версию, потому что она ничем не отличается от версий о вмешательстве летающих тарелок или господа страстного болельщика спортивных соревнований.
По словам Мони, события развивались следующим образом.
Он парил в воздухе, заботясь только о том, чтобы побольше выжать из этого прыжка: смутное чувство подсказывало ему что до рекорда не дотянуть, и вдруг всем телом ощутил какую-то необычную легкость. Странную, пугающую. Как будто он вовсе лишился тела, а в воздухе парит его одинокая душа. Сопротивления воздуха совершенно не чувствовалось.
Привыкший во время прыжка контролировать каждый мускул, он не стал суетиться, решив прежде всего разобраться в происходившем, но, глянув вниз, не на шутку перепугался.
- Ты меня знаешь, доктор, я не робкого десятка, - говорил Пробка. Нет, я не трус, но ты только представь - ничего! Ни спуска, ни трамплина, ни людей! Снега - и того не увидел! И леса нет, и гор нет- ничего нет! Ты можешь себе представить такое?
Действительно, такое представить нелегко, если исключить, что человек не ослеп или внезапно не получил паралич зрительного нерва.
- Как в тумане. Как в белом, но непрозрачном тумане, хотя я не видел и не чувствовал никакого тумана. При этом я отчетливо осознавал, что куда-то лечу, только не знал, вверх ли, вниз ли? Одним словом - наперекор всем законам, как в состоянии полной невесомости. "Тебе это приснилось, Мони. уговаривал я себя. - Ты бредишь, такого не может быть". Помнишь, доктор, я говорил тебе, что мне раньше часто снились такие сны. Вроде я лечу, и всё вверх, вверх, а подо мной пустота. Просыпался в насквозь мокрой пижаме будто не летал, а плавал.
- Да, и я тебе объяснял, - напомнил я ему в ответ, - что в подобных снах ничего страшного нет, они даже полезны. Во время этих снов ты избавлялся от страха, который мог помешать тебе во время соревнований.
- Эх, если бы случившееся было сном... - вздохнул Мони и глотнул виски с такой судорожностью, что кубики льда звякнули о его зубы.
Полет его проходил как будто в каком-то тоннеле с разреженным воздухом и пониженной гравитацией, и душу Мони не покидало чувство, что теперь всю жизнь ему суждено будет ставить все новые и новые рекорды, о которых, однако, не узнает ни одна живая душа. Был момент, когда он решил, что, находясь в полуобморочном состоянии, упал в глубокий сугроб, и потому ничего не видит, и только рассудок его с трудом, но трезво продолжает оценивать происходящее. Потом так же внезапно к нему вернулось зрение, и он увидел, что стремительно падает на какую-то бетонную площадку серо-зеленого цвета, вокруг которой толпятся люди в пестрых одеяниях. Падает прямо в середину этой площадки, не в силах замедлить падение движением рук и ног или хотя бы отклониться в сторону. Тело было парализовано, но не страхом, а какой-то внешней силой - невидимой, но осязаемой. Он понимал: еще секунда - и его расплющит о бетон, но люди, окружившие площадку, вели себя так, будто и пришли затем, чтобы полюбоваться на это. Никто не бежал с полотнищем, не было никакой паники, криков, сочувственно заломленных рук, то есть ничто не напоминало нормального поведения нормальных же людей.
- И тут, доктор, произошло настоящее чудо. Нет, ты только представь! Вместо того, чтобы шмякнуться на эту площадку, я опустился на нее так же мягко, как если бы спрыгнул с полуметровой, а не по меньшей мере со стометровой высоты.
Слушая его, я запрещал себе представлять что бы то ни было. Только припоминал для себя кое-какие вещи из учебника по психопатологии.
