РАЙТ: Я тоже добавлю немного, хотя Бродаа сделала бы это лучше…
МЬЮКЕРДЖИ: Иди-иди сюда, крошка кинкажу…
ДОРОТИ: О, да ты ему понравился! Этот кинк обычно не идет на руки ни к кому, кроме Мьюзон. Его супруга скоро должна окотиться, так что он сейчас не в себе.
МЬЮКЕРДЖИ: Окотиться… котята… кинкатята…
ДОРОТИ: Просто котята. По семеро в выводке. Мм… Пардон, у меня почему-то заплетается язык.
ЭЛЕН: Мамочка, если бы ты сейчас посмотрела на семерых котят, ты бы увидела четырнадцать!
ДОРОТИ: Ничего себе комментарий! И это со стороны леди, которой позволили сидеть со всеми допоздна. Комментарий, впрочем, справедливый. Спать хочешь, малыш?
ЭЛЕН: Ни капельки.
ДОРОТИ: Вижу, что хочешь. Ты уже дремлешь, как котенок, у которого в животике полно молока. Еще полчасика посидишь, и спать, ага?
ЭЛЕН: Мм.
РАЙТ: Мы следим за тем, капитан, чтобы не пичкать детей двусмысленными и пустыми словами. Когда вы поговорите с ними, то убедитесь, что они не станут болтать о свободе, демократии, истине и справедливости. Дети усваивают вполне конкретное содержание этих слов, и мы стараемся научить их обращаться с такими словами осторожно. Мы повторяем: определите точное значение слова, которое используете. Демократия — какими средствами? в каких пределах? к чему она стремится? Свобода — от чего и ради чего? Ибо какой будет толк, если я начну разглагольствовать о свободе в семантическом вакууме? Я имею свободу слова, но не имею свободы убить или ранить. Я должен быть свободен от рабской подчиненности капризам других. Но я не могу быть свободен от уз множества обязанностей, ответственностей, верности друзьям, которых люблю, и принципам, которые считаю правильными. Слова без определенного значения — это просто шум. А шум никогда не служил пропуском в Рай. О, это все очевидно, как детские кубики — но я помню, как на Земле люди забывали об этом двадцать четыре часа в сутки; да и здесь, на Люцифере, мы частенько это забываем, и я в том числе. Но мы прилагаем все усилия, чтобы не забыть об этом, когда учим детей… И еще одно я хочу сказать, прежде чем вино вернет меня в детство. Как только их умы взрослеют достаточно, капитан…
АРЕК: Куда делся Спирмен?
РАЙТ: А, он… он, по-моему, просто вышел. Полежать отдохнуть, или что-нибудь еще. Так вот, как только их умы взрослеют достаточно, чтобы рассуждать независимо и заниматься исследованиями, мы настаиваем, чтобы дети начинали самостоятельную борьбу с основной дилеммой человека…
ЭЛИС: Я надеялся, что ты заговоришь об этом, брат мой.
РАЙТ:…которая заключается в том, что любой человек есть индивид, чье драгоценное «я» заслуживает высочайшего уважения — но в то же время он должен жить в гармонии с другими индивидами, право которых на жизнь и благополучие не меньше, чем у него самого. Можно подходить к изучению общество с любой позиции: в центре всего лежит именно эта проблема. Так будет и через тысячу поколений, поскольку каждый новорожденный младенец, вырастая, сталкивается с ней впервые и вновь. Мы думаем, что самый перспективный путь решения этой вечной задачи проходит через проверенные временем ценности — самопознание, милосердие, честность, воздержанность и терпение. Все это — слова, которые требуют неоднократного определения. С этих позиций мы и преподаем их детям, и следим, как дети постигают их глубины и высоты. Проблемы, которые человек должен решить еще в детстве, отнюдь не просты, но по мере взросления ему встретятся еще более сложные… Мы учим детей пониманию того, что пустые слова им в жизни не помогут. Если кто-то хочет стать честным, он должен съесть честность вместе завтраком, пропотеть ею на солнце; смеяться, играть и страдать вместе с честностью, и с ней же лечь спать — пока она не станет ему столь же близка, как кислород в крови. Да, мы метим высоко. Безжалостно высоко, вы хотите сказать? Нет, мы так не считаем. Совершенство — это холодное место на вершине горы, и еще никому не удавалось туда взобраться. В нашей жизни есть и хлопоты, и споры, и радость. Иногда сорняки прорастают и в завтрашний день, и послезавтрашний. Но мы спокойно ждем нового дня.
ДОРОТИ: Если уж зашла речь о совершенстве, доброте, и тому подобных вещах. Я знаю, что это Пол положил скрипичные струны рядом с кроватью Нэнни. Но кто из вас дал их Полу?
СЛЕЙД: Ну, он мне сказал, что…
ДОРОТИ: Ничего, если я перегнусь через эту вот мою дочь, и вас поцелую?
СЛЕЙД: Нас еще на Земле предупредили, что мы должны будем уважать местные обычаи…
МИДЖОК: Мне кажется, ему не повредит, если он еще немного выпьет.
ПЭКРИАА: Он наклюкался.
ЭЛИС: Я бы так не сказал. Говорю официально, как губернатор. Я должен сообщить, что местная винная промышленность заслуживает всяческого ободрения, которое она может получить — и получает, с тех самых пор, как любимая кинкажу Сэмиса вывела котят на дне нашей бучшей лочки…
СЭМИС: Поправка.
МИДЖОК: Лучшей бочки. Говорю официально, как помощник губернатора. Только что избранный. Я избрал себя сам.
МЬЮЗОН: Наша распорядительница застолья что-то давно молчит.
НИЗАНА: Кто, я?
ПОЛ: Да! Единогласно признанная.
НИЗАНА: Дайте подумать. За детей мы уже пили — и за тех, которые сейчас спят, и за тех, которые скоро родятся…
ЭЛЕН: А за меня?
ДОРОТИ: Ты уже большая. Ты весишь тонну, дорогая — по крайней мере, твои веки весят именно столько.
НИЗАНА: И за олифантов мы уже пили. Ох нет, я не могу думать. Мне слишком хорошо, и мои мысли — как озеро без ветра. Пэкриаа, скажи тост.
САЛЛИ: Вообще-то, у меня уже так кружится голова, что я бы…
ДОРОТИ: Эй, это может быть не только от вина. Пол! Док! Уже прошло почти тринадцать часов…
ПОЛ: Да, да. Почти прошло. Пожалуй, вам лучше…
САЛЛИ: Нет, давайте еще разок выпьем. По крайней мере еще один тост. Пэкриаа?
РАЙТ: И я хочу выпить с тобой, Пэкриаа.
ПЭКРИАА: Давайте выпьем за то, чтобы мы все были счастливы. Друзья, вот вино — выпьем за землю, которая его породила! Выпьем за рождение и смерть, и нашу жизнь, которая есть путешествие дней от первого ко второй. Выпьем за сверкающую зелень полей, за терпеливые леса, за крошечные звездочки и великие звезды, за любовь и мысль, за труд и смех. И за радость утреннего неба!
Дэви имеет в виду посетителей с севера. У мисипанцев развиты торговые отношения с областью, в Былые Времена известной как Южная Америка. В 296 году несколько беженцев — жертв какого-то мисипанского политического беспорядка по суше добрались до Пена и дали эту и некоторую другую информацию, прежде чем умереть от малярии, заражения крови и дизентерии. Они говорили на таком варварском английском, что до сих пор большая часть того, что они сказали, усиленно дискутируется. Я узнал об этом, еще маленьким мальчиком прислушиваясь к разговору между моим дедом Президентом Дионом II и послом Пена Виламом Скунмейкером. Мой бедный дядя, впоследствии Морган III, держал меня на коленях, когда вел протокол государственных речей Скунмейкера, а я восхищался его вышитыми панталонами. (Дион Морган Моргансон из Нуина.)
