Джером ушел. Я остался один. Я с усилием заставил себя сесть за стол и заняться заметками и данными. Дело шло к весне, сгущались первые тени раннего вечера. Я включил свет. Это было первое, что я принудил себя сделать за последние несколько дней. Мне предстояло немало работы. Некоторое время назад я начал записывать показатели своей температуры. Нынче я следил за всем настолько внимательно, насколько это возможно в состоянии депрессии. Пока что я не заметил ничего, что можно было бы счесть признаком болезни…
В Нервине есть нечто неуловимое. Она во многом похожа на Рамду. Быть может, они суть одно и то же. Я не слышал ни звука, не заметил, чтобы кто-либо трогал дверь или входил. Уотсон говорил о Рамде: «Иногда его видно, иногда — нет». О Нервине можно сказать то же самое. Я помню только, что работал над данными, а потом на мой стол внезапно легла рука — девичья рука. Это меня порядком озадачило. Я поднял взгляд.
Я не видел ее с того самого вечера. Прошло уже восемь месяцев — если бы я этого не знал, считал бы, что минули годы. Ее лицо казалось немного более печальным… и красивым. То же потрясающее сияние в глазах, черных и нежных, как ночь, та же мягкость, порожденная страстью, любовью и добродетелью. Те самые горестно опущенные уголки безупречного рта. Что у нее была за чудесная копна волос! Я уронил ручку. Она взяла меня за руку. Меня пронял трепет от прикосновения к ее коже, прохладной и манящей.
— Гарри!
Это было всё, что она сказала. Я не ответил: я был слишком удивлен и восхищен. Я чувствовал ее тревогу, как почувствовал бы тревогу матери. Что ей за дело до меня? Коснувшись меня рукой, она заставила мое сердце биться в каком-то странном ритме. Она была невероятно красива. Возможно ли такое? Уотсон сказал, что влюбился в нее. Можно ли было его винить?
— Гарри, — спросила она, — как долго это будет продолжаться?
Так ват в чем все дело. Она — просто посланница, готовая принять мою капитуляцию. Я был вымотан до предела, устал от мира, одинок. Но я не сдался. У меня еще доставало силы и воли, чтобы держаться до конца. Быть может, я неправ. Что, если я отдам ей кольцо? Что тогда?..
— Боюсь, — ответил я, — что я не могу остановиться. Я дал слово. Это оказалось намного тяжелее, чем я ожидал. Этот камень… какое он имеет отношение к «Слепому пятну»?
— Он его контролирует.
— Рамда хочет его получить?
— О да.
— Так почему он не придет за ним лично? Почему не выскажет всё как есть? Так было бы гораздо проще. Он знает — и вы знаете, — что я намерен найти доктора Холкомба и Уотсона. Я могу даже раскрыть эту тайну. Отпустит ли он доктора?
— Нет, Гарри, не отпустит.
— Понимаю. Если я отдам кольцо, то только ради своей личной безопасности. Я трус…
— Ох, — сказала она, — не говори так. Тебе стоит отдать кольцо мне… не Рамде. Он не должен получить власть над «Слепым пятном».
— Что из себя представляет «Слепое пятно»? Расскажи мне.
— Гарри, — ответила она, — я не могу. Это не дано знать ни тебе, ни кому-либо из смертных. Это тайна, которая обязана вовеки остаться нераскрытой. Она может означать конец. В руках Рамды она наверняка обернется концом человечества.
— Кто такой Рамда? Кто ты такая? Ты слишком красива, чтобы быть обычной женщиной. Ты — дух?
Она слегка сжала мою руку.
— Разве я похожа на духа? Я материальна точно так же, как и ты. Мы живем, видим… и всё остальное.
— Но ты не из этого мира?
Ее взгляд стал еще печальнее, в нем появился оттенок ласковой тоски.
— Не совсем, Гарри, не совсем. Это долгая история и очень странная. Я не могу тебе рассказать. Это для твоего же блага. Я — твой друг… — В ее глазах блеснула влага. — Я… разве сам не видишь? Ох, я бы хотела тебя спасти!
В этом я не сомневался. Почему-то она напоминала девушку из сновидений, чистую, как ангел. Ее печаль лишь усиливала ее красоту. В то мгновение меня поразило осознание: я мог полюбить эту женщину. Она… да о чем я думаю? Мои мысли виновато обратились к Шарлоте. Я ведь любил ее с детства. Я был бы трусом… Меня вдруг охватил безумный страх. Должно быть, от ревности.
— Этот Рамда… Он — твой муж? Вы так похожи…
— Ох, — ответила она, — зачем ты так говоришь? — Ее глаза сверкнули, лицо стало строже. — Рамда! Мой муж! Если бы ты только знал! Я его ненавижу! Мы враги. Именно он открыл «Слепое пятно». Я здесь, потому что он — Зло. Я должна наблюдать за ним. Я люблю ваш мир, весь до остатка. Я хочу спасти его. Я люблю…
Она уронила голову. Чем бы она ни была, плач не был чужд ее природе.
Я коснулся ее волос. На ощупь они были мягче всего, чего я когда-либо касался. Они так блестели, словно вся прелесть ночи была сплетена в шелковые нити. Она любила, любила; я тоже мог полюбить… Я был в шаге от того, чтобы сдаться.
— Скажи мне лишь одно, — попросил я. — Отдай я тебе это кольцо, спасла бы ты доктора и Чика Уотсона?
Она подняла голову — глаза ее сияли. Но она не ответила.
— Спасла бы?
Она покачала головой.
— Я не могу, — ответила она. — Это невозможно. Всё, что в моих силах, — спасти тебя для… для Шарлоты.
Было ли это тщеславием с моей стороны? Не знаю. Мне почудилось, ей было нелегко это сказать. Честно говоря, я любил ее. И знал это. Я любил и Шарлоту. Я был влюблен в них обеих. Но продолжал стоять на своем.
— Профессор и Уотсон живы?
— Да.
— В сознании?
Она кивнула и произнесла:
— Гарри, это я могу тебе открыть. Они живы и понимают, что происходит. Ты сам их видел. У них только один недруг — Рамда. Но они никогда не должны покинуть «Слепое пятно». Я — их друг так же, как и твой.
Меня охватил внезапный прилив смелости. Я вспомнил слово, данное Уотсону. Я любил старика профессора. Я жаждал их спасти. Если понадобится, я пойду до конца. Или я, или Фентон — один из нас найдет разгадку!
— Кольцо останется у меня, — сказал я. — Я отомщу за них. Не знаю, как и где, но я чувствую, что сделаю это. Даже если мне придется последовать…
При этих словах она выпрямилась. В ее глазах был испуг.
— О, зачем тебе такое говорить? Так не должно быть! Ты погибнешь! Не делай этого! Я должна тебя спасти. Один ты не пойдешь. Трое… этого нельзя допустить. Если ты пойдешь, я пойду с тобой. Возможно… ох, Гарри!
Она снова уронила голову; ее тело трясло от рыданий. В конце концов, она ведь была девушкой. Любому настоящему мужчине будет не по себе в присутствии плачущей женщины. Я снова оказался в шаге от того, чтобы сдаться. Вдруг она подняла взгляд.
— Гарри, — грустно сказала она, — у меня к тебе всего одна просьба. Ты должен повидаться с Шарлотой. Ты обязан забыть меня; мы бы никогда не смогли… ты ведь любишь Шарлоту. Я видела ее — она прекрасная девушка. Ты давно ей не пишешь. Она беспокоится. Помни, как много ты значишь для ее счастья. Ты ведь пойдешь?
Это я мог пообещать.
— Да, я навещу Шарлоту.
Она поднялась из кресла. Я держал ее ладонь. И вновь, как тогда, в ресторане, я поднес ее к губам. Она покраснела и отняла руку; она закусила губу. Ее красота была выше моего понимания.
— Ты должен увидеться с Шарлотой, — повторила она, — и сделать так, как она скажет.
Потом она ушла. Ее ждал автомобиль. Последним, что я видел, был мерцающий свет его задних фонарей, растворяющийся во мраке.
Глава XVI
Шарлота
Оставшись один, я погрузился в мысли о Шарлоте. Я любил ее и не сомневался в этом. Сравнивать ее с Нервиной было невозможно. Первая была, как я, человеком; я знал ее с мальчишеской поры. Вторая была соткана из эфира, и моя любовь к ней была чем-то иным. Она словно вышла из снов и лунных бликов; ее красота была окутана дымкой, точно мираж; она была как будто бестелесной.
Я написала детективу записку и оставил ее на своем столе. После этого я собрал чемодан и поспешил на станцию. Коль скоро я решил ехать, делать это надлежало немедленно — я не мог довериться себе надолго. Эта поездка была глотком воздуха; на какое-то мгновение я забыл об отчужденности. Одиночество и усталость! Как они меня пугали! Мне удалось освободиться от них разве что на пару мгновений. В поезде эта смесь чувств вернулась вновь и навалилась на меня с поразительной силой.
