Сразу же после обеда Олафсен предложил Северсону осмотреть знакомые места.
— Эта машина — ваша?.. То есть я имею в виду — ваше личное имущество? — спросил Северсон, усаживаясь в кабину небольшого красивого автомобиля.
— Да, моя! — гордо ответил дедушка Олафсен. — Я получил ее как премию.
Старик сел за руль, нажал какую-то кнопку, и машина, набирая скорость, помчалась вперед. Как ни напрягал слух Северсон, характерного рокота мотора он не услышал.
— Скажите, а почему двигатель работает так тихо?
— Обычное дело, сынок, — улыбнулся дедушка. — Это у меня электромобиль.
— Значит, он берет энергию из аккумуляторов?
— Только на второстепенных маршрутах. А на главных — из кабеля, проложенного под землей.
— Но автомашина не имеет контакта с кабелем… Разве уже научились передавать электричество на расстояние без проводов?
— Конечно. Радиостанции делали это еще во времена твоей молодости: излучаемую ими энергию перехватывали приемные антенны. В наших электрических дорогах просто проложены высокочастотные кабели, которые индуцируют ток в специальных катушках машины. Это — не последнее слово техники. В Москве, Праге и в других городах, где развитие пошло дальше, чем у нас, уже начинают выпускать автомашины с атомными двигателями.
Северсон задумался:
— Как вы понимаете это «дальше, чем у нас»?
— Я имею в виду развитие человеческого общества. В Москве и в Праге, например, по пути социализма пошли раньше, чем мы. У них уже коммунизм, у нас еще социализм. Но мы, конечно, их догоним.
Северсон промолчал. «Коммунизм», «социализм» были известны ему со времен его первой жизни как сложные политические термины, которые скорее определяли убеждения определенной группы людей, чем говорили об общественном устройстве. То, что для дедушки Олафсена было близким и известным с детства, для Северсона только раскрывалось, рождая десятки вопросов. Но спрашивать не хотелось. Все, все надо посмотреть собственными глазами. Увиденное до сих пор — радует. И все же спешить с выводами не следует.
Решив так, Северсон еще пристальнее присматривался ко всему вокруг. Академик Тарабкин был прав: гость из прошлого не торопился ликовать, пока он был только зрителем.
Вскоре автомашина выехала из городка, поднялись на скалистый перевал и остановилась на краю холмистой горной равнины. Северсон знал ее хорошо: раньше здесь были пастбища.
С тех пор равнина очень изменилась. Бывшая пустошь превратилась в цветущий край.
— Выйдем на минутку? — спросил дедушка Олафсен. — Вижу, что ты поражен.
Северсон молча кивнул головой. Вышел из машины. Медленно обвел глазами пейзаж.
Золотые нивы волновались под ветерком; по ним перебегали мерцающие тени, — так, будто кто-то гладил бархат против ворса. На склонах паслись стада коров и отары овец. Всю равнину пересекали полосы садов. В центре этого живописного края стоял ряд больших продолговатых строений.
— Как видишь, сынок, тайна нашего богатства очень проста: совместная работа, без притеснения и эксплуатации помещиками и банкирами…
— Но здесь была совершенно неплодородная почва…
— Действительно, когда-то наша земля была бедна, сынок. Но недаром же говорят: как посеешь, так и имеешь… Вот посмотри только, какую чудесную пшеницу мы вырастили… Видел ли ты такую во времена своей юности?
— По шесть колосьев на одном стебле?! — удивился Северсон, когда подошел ближе.
— Да! — гордо ответил Олафсен. — И это не какое-то там уродство. Это — выведенная нами очень урожайная шестиколосковая пшеница… Мы выращиваем и выводим совершенно новые виды растений и животных.
— Мне все это кажется сказкой. Вы научились творить чудеса!
— Нет, сынок, здесь нет никаких чудес. Мы лишь овладели наукой, которую дал человечеству великий русский ученый Мичурин… — Олафсен показал рукой. — В доме, который ты видишь перед собой, находится наша исследовательская станция, где мы проверяем новейшие открытия науки и неутомимо стараемся улучшить местные виды растений и животных. Недавно нам удалось вывести новую породу высокоудойных коров…
«Социализм… — промелькнула мысль в голове Северсона. — Значит, и эти научные исследования в поселке, который когда-то был самой глухой провинцией, тоже следствие социализма?»
В Москве он увидел настоящие чудеса, но не ожидал, что такие же глубокие, коренные изменения произошли и на его родине. Теперь дедушка Олафсен своим рассказом пробудил в нем чувство приподнятости, веры в своих соотечественников, веры в себя.
Северсон никогда не чувствовал особой склонности к сельскому хозяйству, но и его поразило все увиденное. Опытная станция была настоящим научным учреждением: животноводческие автоматизированные фермы; хитроумные автоматические машины на полях, — это такие достижения, о каких не мог даже мечтать тот богач Вестерсен, которому в свое время завидовал отец Лейфа!
Экскурсия была так интересна, что Северсон совсем забыл о времени. И только когда солнце начало клониться к закату, он вспомнил про условленную встречу с Наташей Орловой.
— Не знаете ли вы случайно, где живет врач Галльстрем? — спросил он Олафсена. — Я должен передать ему письмо от академика Тарабкина.
— Конечно, знаю. Думаю, что он уже дома.
Еще наступили сумерки, когда автомашина дедушки Олафсена тихо подъехала к вилле врача Галльстрема. Навстречу гостям вышел статный мужчина лет пятидесяти. Он тепло и дружелюбно поприветствовал Северсона, пригласил в гостиную.
Прочитав письмо, Галльстрем пододвинулся со своим креслом ближе к гостю, взял обеими руками его руку:
— Академик Тарабкин просит меня заботиться о вашем здоровье… будете ли вы доверять мне так же, как доверяли ему?
— Не знаю, заслуживаю я вообще такого внимания, — смущенно ответил Северсон. — А к тому же неизвестно, найду ли я здесь работу и смогу ли столько заработать, чтобы рассчитаться с вами…
— Лечение у нас бесплатное, — улыбнулся Галльстрем. — А найти работу я вам помогу.
— Вы берете на себя очень большие обязательства, — покачал головой Северсон. — Я слишком много проспал и ничего не знаю.
— Ученые с неба не падают, и даже теперь дети не рождаются с высшим образованием. Если упорно возьметесь за учебу, — все наверстаете, овладеете всеми нашими тайнами.
— Учиться — хочу. Но с чего начать? Вся современная наука и техника для меня — китайская грамота. Мне кажется, что я провалился бы и в начальной школе.
— Дело не так плохо, как вам кажется. В свое время, в Лондоне, вы получили неплохое образование. На его базе сможете продвигаться дальше. Основы остались неизменными, наука только развивалась вглубь и вширь… — Врач встал, открыл дверь в соседнее помещение. — Вот — книги. Они к вашим услугам.
