Когда он принялся вливать кислоты в третью склянку, в зале началось невообразимое: все кашляли, хрипели, хватались за грудь, как будто они задыхались. Было такое ощущение, что пятьдесят собравшихся акционеров тонули. Публика бросилась стремглав вон из помещения, и через тридцать секунд лаборатория почти полностью опустела — остались Эдисон, Синдикат, я и Вождь.
Секвойя стоял с выпученными от удивления глазами
— Что произошло? — спросил он на двадцатке, когда к нему вернулся дар речи.
— Что случилось? Я могу вам объяснить, что случилось! — сказал Эдисон, покатываясь от смеха. — Эта ваша дурочка принесла вам дымящую азотную кислоту. Дымящую. А это совсем не то, что просто азотная кислота. Пары почти мгновенно наполнили все помещение и превратили его в огромную емкость, заполненную летучей азотной кислотой, которая начала разъедать все окружающее.
— И вы видели, что за бутыль она несет? — в ярости вскричал Секвойя.
— Видели наклейку и промолчали?! Почему вы ее не остановили?!
— Потому что не собирался ее останавливать. Так и было задумано. Это был — ха-ха — эксперимент с АБСОЛЮТНО ПРЕДСКАЗУЕМЫМ РЕЗУЛЬТАТОМ.
— Боже мой! Боже мой! — в отчаянии запричитал Секвойя. — Я чуть не сжег легкие пяти десяткам людей!
Внезапно я закричал так, словно меня змея укусила.
— Что с тобой. Гинь? — встревоженно воскликнули Эдисон и Синдикат. — Ты пострадал?
— Нет, олухи царя небесного! Я не пострадал! Я ору именно потому, что я не пострадал! О, вы видите величайший триумф Гран-Гиньоля! Неужели все еще не врубились? Спросите себя: как вышло так, что профессор Угадай не заметил, что он имеет дело с дымящей азотной кислотой? Почему он даже не закашлялся? Почему его легкие не сожжены — после столь длительного пребывания в помещении, полном паров азотной кислоты?! Почему он не убежал вместе с Фе и всеми остальными? Подумайте обо всем этом, пока я буду танцевать от радости!
После долгой озадаченной паузы Синдикат ахнул.
— Я никогда не верил в правильность твоего метода, Гинь. Прости меня. Шансы на успех были миллион к одному, так что, надеюсь, ты извинишь мое недоверие.
— Прощаю тебя, Фома Неверующий, — и всех вас прощаю. Итак, у нас новый Молекулярный человек! Причем замечательно умный и хороший Молекулярный человек. Ты-то сам все понял, Ункас?
— Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, — сказал Секвойя.
— А ты поглубже вдохни отравленный кислотой воздух. Или сделай добрый глоток азотной кислоты. Можешь сделать на радостях что тебе вздумается — ибо отныне ничто, буквально ничто из того, что ты пьешь, ешь или вдыхаешь не способно убить тебя. Добро пожаловать в нашу Команду,
Он исчез. Вот как это случилось. Нам надо было побыстрее убираться из того помещения, где пары азотной кислоты грозили натворить дел — превратить в лохмотья нашу одежду, разъесть наши кольца, наручные часы, металлические коронки и пломбы на зубах, переносную лабораторию, которую Гайавата таскал в своем бездонном саквояже. В коридоре мы столкнулись с толпой ошалевших акционеров, которые метались, исходя соплями, словно жертвы очередной эпидемии гриппа. В этой-то толпе мы и потеряли Гайавату-Чингачгука. Когда мы наконец собрались в кружок возле Фе-Пять, Секвойя бесследно исчез. Мы окликали его на двадцатке. Бесполезно. Фе отчаянно запаниковала.
Я пристально посмотрел на нее.
— Где мы можем поговорить с глазу на глаз? — спросил я. — Чтоб ни одна собака не помешала.
Она на секунду перестала всхлипывать.
— В камере глубокого вакуума.
— Отлично. Идем туда.
Фе повела нас по извилистым коридорам к залу с огромной сферой в центре. После того, как она открыла последовательно несколько люков, мы очутились внутри, где находилась часть оболочки космического корабля.
— Это камера для экспериментов с абсолютным вакуумом, — пояснила Фе.
— Славное местечко для акта полового насилия, — хихикнул я.
Она посмотрела на меня таким взглядом, каким я когда-то смотрел на нее, прежде чем дать подзатыльник за очередную проказу. До меня вдруг дошло, что мне теперь нужно придерживать язык и вообще поменьше позволять себе в присутствии этой строгой вундерфемины, недавно вылупившейся из хамоватого вундеркинда.
Синдикату я сказал:
— Спасибо за выступление перед акционерами. Я тащился от твоего актерства.
— А, это было забавно. У людей глаза быстрее разгораются на что-то, если есть соперник по обладанию. Элементарная истина.
— Кстати, в твоих словах была хоть крупица правды?
— Я не блефовал. Я говорил чистейшую правду.
— И ты действительно представитель независимой акционерной страны «Фарбен Индустри»?
— Мне принадлежит пятьдесят один процент акций.
— Эй, Грек, а сколько процентов всей планеты принадлежит тебе?
— Примерно 14,917 процентов. Лень считать точнее.
— Да ты у нас богатенький! Впрочем, и я, кажется, не нищий.
— Не знаю точно, сколько у тебя денег. Вроде, одиннадцать миллионов шестьсот тысяч сто три доллара плюс-минус десять центов. По моим стандартам, ты голодранец.
Фе странно пискнула, так что я счел за благо закрыть тему о своих капиталах.
— Ну-с, — сказал я, — не думаю, что перед нами сложная проблема. Наш чертов проказник слишком много пережил на протяжении суток, и мозги у него соответственно разъехались в разные стороны. Надо найти его и успокоить. Очевидно, он где-то на территории лаборатории или в университете. Работа для тебя, Фе. Разыщи его.
— Я его найду хоть под землей.
— Надеюсь, он все-таки выше уровня почвы. Если проф рванул в свой вигвам, нам предстоит малоприятное общение с его волчищами. Тут нам не обойтись без М'банту — у него сноровка в этой области. С другой стороны, Вождь мог улизнуть в Центр исследования биочастиц, чтобы получить консультацию по возникшим вопросам. Эдисон, займись этим Центром.
— О'кей.
— Еще он мог направиться в бюро патентов, чтобы зафиксировать права на свое открытие.
— Беру на себя, — сказал Синдикат.
— Он мог завалиться в кабак, чтобы залить горе от провала и сбросить стресс Благоуханная Песня, займись питейными заведениями.
Эдисон покатился от смеха.
— Так и представляю, как она на своем слоне объезжает все окрестные злачные места! Ухохочешься!
— Да, я бы с удовольствием прокатился вместе с ней. Наконец, есть ничтожная доля вероятности, что он опять впал где-нибудь в состояние полного оцепенения. Пусть Борджиа отработает эту версию.
— А чем займешься ты. Гинь?
