— Ну что там новенького? — спросил Демократор.
— Где? — не понял Иван.
— На Земле?
Иван замялся было, но все-таки вопросил с вызовом:
— А тебе там приходилось бывать, что ли?!
— Хам! — заорал похожий на Хмага.
— Невежа! — выкрикнул гундосо близнец Гмыха.
И оба ударили Ивана разом прямо раструбами лучеметов по голове. Иван дернулся. Но цепи тут же натянулись.
— Не отвлекайте его, — недовольно процедил Верховник. — Ну что же ты молчишь?
— На Земле все в порядке, — растерянно сказал Иван.
Верховник промолчал, покивал головою — то ли в тике, то ли соглашаясь с Иваном. Потом задумчиво произнес:
— Значит, пора…
— Что — пора? — переспросил Иван. Он уже осмелел, не обращал внимания на вертухаев.
— Тебе этого не понять. Пора! — Верховник вдруг расслабился, откинулся на спинку своего чудного трона. И как-то мечтательно произнес:
— Ну и покуролесили же мы там в свое время! Ах, молодость, молодость!
— Где это — там? — снова поинтересовался Иван.
— Где! Где! — раздраженно выкрикнул Верховник. — Где надо! И вообще, чего это он тут стоит передо мною?! — последнее было обращено к стражникам.
— Как велели-с! — хором рявкнули те.
— Ну да, вспоминаю, — Верховник потер лапой висок. — Проклятый склероз. Слушай, любопытный лягушонок! Мы были тогда совсем юнцами. Как давно все было! Тебе этого не дано оценить! Что ты можешь помнить — твоя жизнь миг! А мы тогда погуляли, ох, погуляли! Дым стоял коромыслом, лягушонок! Ты слыхал, наверное, про вашу последнюю войну, ту, позабытую, что была четыре века назад?! Ах, как мы отвели душу! Это было развлечение, да! Разве сейчас так умеют развлекаться!
— Я ни черта не понимаю! — вставил Иван.
Верховник махнул на него рукой.
— Где тебе! Вы вообще ни черта не понимаете? Вы думаете что все сами, сами… Черви, ничтожные черви! Да разве вы сами на что-нибудь способны?! Нас было шестеро. Шесть мальчишек из Системы, молокососов, хулиганов, шесть ловких парней! И как мы чудили! Вот это был месяц развлечений! Половина вашего мира сгорела в огне, жаль нам надоела игра, можно — было бы довести дело и до конца, но разве в мальчишек есть спрос? А сейчас вот гляжу на тебя, вспоминаю все и, не поверишь, рад, что вот уцелел же кто-то, можно поглазеть, припомнить, порадоваться…
— Чему?
— Не грубить! — рыкнул в ухо похожий на Хмага.
— Пусть говорит, что хочет, отстаньте от него! — великодушно разрешил изможденный Демократор.
— Это все бред! резко выдал Иван. — Дурь маразматическая! Ты просто выжил из ума и несешь околесицу!
Его рванули с обеих сторон за цепи. Но Верховник остановил стражников рукой.
— А с чего ты взял, что я выжил? — спросил он как-то ласково.
— То есть? — не понял Иван.
— Ты сказал — выжил из ума. Это не так, мой отважный и глупый лягушонок! Я сохранил свой ум. Но я, к сожалению, не выжил. Тебя, видно, обманывает весь этот антураж, так? — Демократор указал на куб, трон и самого себя.
— Вот я и говорю — маразм! Старческий психоз! — упрямо выпалил Иван.
Верховный Демократор, властитель Меж-архаанья, не обиделся. Он лишь вздохнул сокрушенно. И будто выполняя тяжкую, но необходимую работу, растолковал Ивану:
— Ты опять не прав! Маразм — и психоз могут быть у выжившего. А я, как уже тысячу раз было говорено, не выжил!
— Не выжил, значит, умер? — сделал вывод Иван.
— Ну вот, и ты умеешь соображать, когда захочешь! Очень разумненький лягушонок. Именно умер! Но сохранил свой клономозг в рассредоточенном состоянии. А это все макет, муляж! Меня нету!
— Не верю!
Верховник вдруг поднял вверх левую мосластую руку, вцепился правой в кисть. И с силой ударил длиннющим предплечьем о колено. Рука с хрустом и треском обломилась.
— Гляди! — он поднял в правой отломленную левую, потряс ею словно мечом, а потом швырнул в гундосового. Да так ловко, что угодил тому прямо в лоб. Гундосый нагнулся, поднял обрубок, приложил к груди и преданно поглядел на Демократора.
Ивану в очередной раз показалось, что он сходит с ума.
— Значит, тебя нету? — спросил он глуповато.
— Меня нет в этом теле. Меня нет в какой-либо определенной точке пространства. Но я есть и существую как рассредотачивающаяся и концентрирующаяся при необходимости квазиматериальная субстанция. Я вот могу, например, взять и сконденсироваться в твоем мозгу, понял, лягушонок!
— Нет! Не надо! — Ивана передернуло от подобной идеи. Он даже не смог сдержаться, хотя знал, просьбы тут и пожелания ни в грош не ставят.
— Ну, не надо, так не надо, — согласился Демократор, — когда будет надо, тогда и вселимся в тебя. Ты только не думай, что это очень почетно и приятно! Ведь не захотел бы ты переселиться в какую-нибудь мерзкую жабу или в гнусного и поганого червя?
— Нет!
— Вот и я не хочу. Но ежели потребуется, для дела, стало быть, тогда не обессудь, лягушонок!
— Не потребуется! — уперся Иван.
— Ну-у, видно, ты знаешь больше всех и умеешь предугадывать будущее! — Верховник поджал под себя длинные и нескладные ноги. Иван видел, как прямо на глазах у этого «муляжа-макета» отрастала новая левая рука.
— С кем ни говоришь, никого, получается, нету! — ворчливо произнес Иван, глядя на тоненькие вытягивающиеся пальцы, на вырастающие и тут же загибающиеся черные когти. — Все рассредоточены, все — и тут, и там, и нигде толком! У меня складывается впечатление, что меня дурят, разыгрывают — нету, видите ли, никого! Ни палачей моих нету, ни гонителей, ни хулителей, ни доброжелателей! Один только я вроде бы и есть в этой чертовой Системе!
Вертухаи дернули за цепи со всей силы. И снова обрушили на Иванову голову свои лучеметы — на этот раз они дубасили его прикладами.
Верховник подождал, пока тем не надоест бить жертву. Потом пояснил:
— Наша цивилизация невероятно древняя, и здесь на самом деле большинства нет, почти никого! Я порой и сам не могу понять, где клон-двойник, где квази-дубль, где живой…
— А эти? — Иван, утирая кровь хлещущую из носа, ткнул в гундосого.
Верховник махнул рукой, протянул брезгливо:
— Эти и вовсе нелюди-киберы! Чего с них возьмешь?!
Иван недоверчиво поглядел сначала на одного вертухая, потом на другого, потом на несуществующего Верховного Демократора. Тот заметил взгляд.
— Да чего там, — проговорил он. — Эй, Грях!
Гундосый Грях провел когтем по собственной груди — тут же разошлись плотные черные створки, затрещала ткань комбинезона. И открылись сумрачные и непонятные внутренности — внутренности явно не живого существа.
