— Мы…
— Тр-р? Тр-р? Команда, тр-р? — заскрипел Мозг металлическим голосом.
— Нет время говорить сейчас, — засуетился Хранитель, хватая кувшин и поднося его к морде чудовища. — Тот-Мозг не так сообразителен, приходиться ему повторять приказы, или Жуки разбежаться. Теперь вы узнать все, что хотеть, хозяева. Мы послушные Животные, мы уклоняться богохульства. Вы сказать это тому-Брату.
Потом он отвернулся от Фрейдена и, уже игнорируя его, принялся втолковывать Мозгу:
— Заканчивать южное поле, переходить на северное, потом…
Фрейден пожал плечами и дал Вандерлингу знак выйти наружу.
— Ну, гений, — ухмыльнулся Вандерлинг, — вот твой проклятый «высокий революционный потенциал»! Прикалывает тебя это?
— Я по-прежнему нахожу его высочайшим, — отозвался Фрейден. — Но сейчас застой не дает ему проявиться. Все было так плохо и так долго, что они успели к этому привыкнуть. Но в тот момент, когда в системе, как кажется, ничего не произошло, она летит к чертям.
— Э, ну и как же ты собираешься что-нибудь улучшать?
— Улучшать? Нужно не улучшать, а наоборот, делать еще хуже. По счастью, здесь нам придет помощь со стороны.
— Помощь? От кого?
Фрейден засмеялся:
— От Моро! От кого же еще?
Проходя лабиринтом коридоров Дворца Боли, в направлении Тронного Зала, Барт Фрейден был уже менее уверен в своей способности ухудшить положение вещей в этом мире. И без того все шло так плохо, как вообще возможно. Единственный выход — сделать всю систему абсолютно невыносимой. А как втянуть в это Моро?
Жуки доставляли «Животным» — как сангриане сами привыкли о себе думать — достаточно пищи, чтобы поддерживать в них жизнь, а они, в свою очередь, могли выращивать для Братьев и Киллеров мясных Животных и служить бездонным источником жертв и рабов. Для среднего Животного шансы закончить жизнь на Арене, в Общественной Кладовой или ошейнике раба довольно незначительны при соотношении пятнадцати миллионов Животных и только нескольких тысяч Братьев. Старая математика тирании — если тяжелая длань владыки опускается на головы сравнительно небольшой части населения, остальные будут сидеть и не рыпаться, что бы ни происходило. Весь фокус в том, чтобы внушить Моро необходимость усилить террор, брать квоту в десять сангриан там, где раньше брали только одного. Но как? Пока что Братство удовлетворяло любой свой мимолетный каприз, устанавливая такую квоту, какая только им требовалась. Должен появиться новый чудовищный запрос — такой запрос, чтобы квоты возросли в три, в четыре раза, и даже больше. Но какой мыслимый…
Брат Теодор, шатаясь, прошел мимо Фрейдена, даже не замечая его, до ушей накачанный омнидрином. Хорошо, что на корабле такой солидный склад наркоты. Братья истребляли его со скоростью невероятной. Фрейден не мог этого предвидеть. И как только запас начнет истощаться, Братья будут доведены до отчаяния…
Клац!
«Конечно!» — крикнул Фрейден себе самому. Боже правый, все это время решение болталось под носом! Никто не знал, сколько в действительности омнидрина на корабле, им приходилось верить Барту на слово. А вдруг Моро придет в голову мысль, будто запас подходит к концу? Что, если он скажет Моро…
Фрейдена передернуло. Идея скверная, но должна сработать. Если у него хватит духа сделать это, погрузить всю планету в оргию пыток и… Пострадают тысячи, но все остальные, в конце концов, будут свободны. Разве не это шло в счет? Или решиться, или бросить всю затею и отступить. Разбить тысячи яиц и приготовить омлет, или позволить людям… да, которые сделали из него убийцу, крутить свои забавы еще в течение трех ближайших столетий. В конце концов, для этого и предназначен революционный рэкет!
Барт заставил себя задавить сомнения и жалость. И поторопился в Тронный Зал. Тупиковые ситуации требуют решительных действий! Хирург ампутирует конечность, чтобы спасти тело целиком. Чем же он не хирург? Чем?
— Ну? — недовольно проурчал Моро. — В чем дело, Брат Барт? Надеюсь, оно достаточно важно. Я не люблю, когда меня отрывают от развлечений, а это представление оказалось весьма занимательным.
Они были одни в комнате. На огромном экране, занимавшем одну из стен, разворачивался ужасный спектакль: десять человек с попарно скованными запястьями. В свободной руке один из пары держал длинный нож, другой — пылающий факел. Тела гладиаторов, вооруженных ножами, сплошь были покрыты ожогами, на противниках видны кровоточащие резаные раны. Сражение происходило в какой-то яме. Камера установлена так, чтобы зритель видел, как гладиаторы барахтаются в море огромных, размером чуть ли не с кошку, насекомых, составлявших живой пол ямы. Одна из пар упала, не устояв на ногах, но оба тут же с воплями вскочили, покрытые десятком впившихся в их плоть острыми жвалами страшилищ.
Отвратительное зрелище и вопли сражающихся укрепили дрогнувшую волю Фрейдена. Допустимо все что угодно, если оно разрушит царство монстров, получавших удовольствие от подобной мерзости. Все что угодно. Даже…
Фрейден отвел глаза от экрана и шагнул к рельефному трону, где восседал Моро. Поросячьи глазки Пророка сверкали, тучное тело тряслось от восторга, к которому примешивались раздражение и досада на неприятную помеху.
— Определенно очень важно, — проговорил Фрейден. — Это насчет омнидрина. Убери звук, а то мешает.
Сурово нахмурившись, Моро протянул руку к лежащему перед ним пульту, и крики прекратились.
— Ну?
— Братья жрут наркотик так, словно завтрашнего дня не наступит, — продолжал Фрейден. — Я никогда не видел, чтоб такое большое количество дури поглощалось так быстро. Они превращаются в свиней.
— Удовольствия других не касаются тебя! — огрызнулся Моро. — Ты, допустим, держишь свою смехотворную рабыню — женщину с языком, словно кинжал, — только для себя одного. И никто не жалуется, хотя Брат Теодор… Но это не его дело, точно так же, как не твое, кто сколько принимает омнидрина.
— Полагаю, моя собственная жизнь — все же мое дело, — заметил Фрейден скромно. — Поправь меня, если я не прав.
Какое-то мгновение Моро тупо смотрел на Барта. Трудно судить, когда Пророк на омнидрине, а когда — нет. Он был умнее остальных — иначе и не удержался бы в «пророках» так долго. Он употреблял наркотик очень умеренно и, по-видимому, мог контролировать зависимость от него. В настоящий момент он был лишь в слегка приподнятом настроении — как раз то, что нужно.
— Я останусь в живых до тех пор, пока у меня есть омнидрин, так? — заявил Фрейден. — Не будет омнидрина — не будет и Брата Барта.
