– Да что вы, куда это мы с рученькой полетим на старости лет… Да у нас с нею плановая прополка, высев среднеспелой фасоли, написание мемуаров… И без нас есть на Земле достойнейшие. Пусть они и идут на контакт с братьями по разуму!
Тут начинаются митинги исключительно планетарного характера. Народы мира толпятся с плакатами: «Трифон, лети на Марс!», «Трифон, ты честь и совесть нашей планеты!» И марсиане тоже, конечно, волнуются и упрашивают. И даже обещают бесплатно прислать за Трифоном свой самоновейший гиперпространственный «Челленджер». Либо «Вояджер». Но уж никак не «Шаттл». Трифон не может устоять против воли народов, берет с собой руку и смело отправляется на Марс. А постаревшая, но все равно чудовищно прекрасная Димка, утирая джинсовым заскорузлым рукавом слезы, провожает взглядом в небе яркую точку ракеты и шепчет: «Вот западло, раньше-то я его голимым фуцином считала, а он крутой ништячный децибел!» А на Марсе, на Марсе-то…
…Трифон очнулся от ощутимо болезненного щелчка по носу. Марсианские пейзажи, экстремальная красавица Димка, вселенское президентство - все рассыпалось прахом. Трифон вздохнул и устыдился собственных мечтаний. Устыдился даже того, что вообще посмел мечтать. Раньше он себе таковых вольностей практически не позволял! А тут прямо развезло, как пьяницу!
– Значит, ты инопланетного происхождения, - повторил руке Трифон.
Щелк, щелк.
– Нет?! Вот блин… Ты на Земле родилась?
Щелчок.
У Трифона скоро нервный тик начнется от такого количества щелчков, точно!
– А где? В смысле, в какой стране? Или хоть на каком континенте?
Не дает ответа.
– Погоди, погоди… - Трифон призвал на помощь остатки своего логического мышления. - Ведь была же коробка! Твоя! В которой ты лежала (кстати, как ты умудрилась оттуда выбраться, ума не приложу). И там записочка какая-то дурацкая с названием фирмы! Китайской! Значит, ты китайского происхождения! Я пойду возьму коробку - посмотрю, что это за фирма!
Трифон метнулся в коридор. Чисто. В кладовку - нет и следа от блестящей коробки! И ни намека - на шелковую ленту!
К тому же в ранее захламленной кладовке теперь царил та-а-акой генеральский порядок…
Наш герой разочарованно вернулся в гостиную. Глянул на примостившуюся на диванной подушке руку:
– Ты выкинула?
Щелчок отрицательный.
– Ага, конечно! - скептически ухмыльнулся Трифон. - Вот взяла коробка и сама собой испарилась в пространстве! Чтоб понапрасну не мусорить!
Щелчок сомнения.
– Не знаешь? А кто знать будет?
Опять сомнение.
– Поверил я тебе, - пробормотал наш герой, но все же уселся рядом с рукой, спросил нерешительно: - Значит, ты не из Китая? А иероглифы тогда зачем рисовала?
Рука молчала. В смысле, не щелкала.
– Ладно. Понятно. Это твоя маленькая тайна. Не хочешь - не говори. То есть, конечно, не говори… То есть не щелкай. Тьфу, черт, вот я запутался-то!
Рука без определенного места жительства придвинулась к Трифону и ободряюще похлопала его по коленке: не зависай, корешок, все путем, расслабься!
И Трифон вправду как будто расслабился, без прежней испуганной озадаченности глянул на рукообразную сущность:
– А сколько тебе лет?
Рука погрозила пальчиком.
Трифон смешался:
– Ох, извини, я забыл, что женщин о возрасте спрашивать не принято… А ты еще та штучка!
И по элегантному жесту руки Трифон понял: да, она штучка действительно та. И опять от этого понимания мурашки заскакали по коже. Но скакали они недолго - Трифон своим мурашкам особой воли не давал, можно сказать, держал их в ежовых рукавицах.
…Некоторый скептически настроенный читатель, вскормленный идеями соцреализма, конечно, может вполне здраво рассудить: «Неувязочка у вас получается, господа! Почему это ваш гегой, этакий хгабгец, вместо того чтоб бояться непонятно откуда взявшегося в квагтиге объекта, так скзть, агтефакта, пгинимается с ним общаться буквально как с догогой тещей?! Кгоме того, наш гегой должен немедленно сообщить в соответствующие огганы пгавопогядка о незаконном втогжении в его жилище незагегистгигованной детали человеческого огганизма! Обгаз Тгифона совегшенно пготивогечит всем пгинципам постгоения литегатугного пгоизведения!»
На что мы ответим так:
«Во-первых, герой боялся. Еще как боялся! И даже испытывал к «агтефакту» здоровую неприязнь! Минут пять. Нет, скорее, семь. А во-вторых, если герой только и будет делать, что бояться, нервно вздрагивать, истерически взвизгивать, падать в обмороки и кричать: «Я не верю своим глазам!», так этим он здорово надоест читателю. На фига нужны нам нервные и пугливые литературные герои, таких и в жизни, пардон, хоть совком греби. Нет, герой должен, конечно, и понервничать, и повосхищаться - эмоционально отреагировать, так сказать. Но эмоции эмоциями, а сюжету развиваться надо, приключения всякие приключаться должны, а какие могут быть приключения, ежели герой половину романа в обмороке валяется, а вторую половину нудно требует подселить его в палату для небуйных психов?! И пускай это противоречит всем принципам литературного произведения! Переживем. Тем более что мы в этих самых принципах не сильны. Мы вообще пишем беспринципно».
…А Трифон меж тем задал следующий вопрос, обведя взглядом свою ухоженную гостиную:
– Это все ты сделала?
Скромный, но исполненный достоинства щелчок.
– И в коридоре тоже ты прибралась? Да? И на кухне? И голубцы приготовила? Кстати, спасибо, отличные голубцы получились, просто сверхъестественной вкусноты… Ты просто молодец! И все это сделала одна? Пока я спал?
Вот наивный типичный взгляд мужчин на жизнь. Они думают, что, покуда спят, женщины занимаются всякими глупостями или тоже дрыхнут без задних ног. А между тем женщина, пока спит мужчина, способна на такие потрясающие бытовые подвиги, на такие интеллектуальные озарения, на такой гимн своим творческим способностям, что мужчине даже и не снилось. И это притом, что женщина вообще может быть… только рукой.
– Обалдеть, - прошептал Трифон. - Но это ты зря. Я ведь вполне и сам могу все сделать…
Рука легкомысленно взмахнула… э-э… собой. Мол, спокойно, мальчик, кто тут спорит с утверждением, что ты самый хозяйственный мужчина на свете! А это просто была сугубо женская и сугубо рекламная акция: смотри, как я умею, смотри, какая талантливая! Надо к этому женскому тщеславию некоторое снисхождение иметь…
– Ладно, - вроде бы снизошел Трифон. - Тогда коврик в коридоре откуда взялся? У меня такого не было!
Снова легкомысленный взмах.
– Ты не отнекивайся.- В голосе Трифона прорезались хозяйские нотки, словно не с загадочным явлением, недоступным человеческому уму, он беседу вел, а с бестолковой родственницей. - Ты его купила? Нет? Что, украла? Ты с ума сошла! Беспределыцица! Немедленно верни откуда взяла! Не хватало еще, чтоб ко мне милиция заявилась - по наводке безутешных хозяев коврика! Как не стыдно! Такая на вид порядочная, приличная рука, а занимаешься воровством!
