— Шестой! — присоединил его волхв к своему счету.
Двоих он ранее снял в трюме, без раздумий удавив. С борта шнекара открывался превосходный вид на палатку Свена и всех, кто с ней рядом находился:
— Ступай-ка, стрела, по назначению!
Ужаленный железом, рухнул в песок стоявший у входа в шатер рослый телохранитель епископа. Как и рассчитал Святобор, он неуклюже повернулся перед смертью, тратя последние мгновения жизни на борьбу с закружившимся миром.
Всполошившиеся даны не заметив, откуда пустили каленую, с криками кинулись к бору. Трудно было ожидать от них иного, выстрел со стороны моря казался невозможным. Рог протрубил сигнал тревоги. Лагерь зазвенел доспехами, послышались отрывистые приказы командиров.
— Проклятье! — вырвалось у Святобора, когда он увидел Абсалона, Свена и двух немецких рыцарей, которые в панике выбежали из шатра.
Вместо того, чтобы всем вместе отступить на судно, эти разделились. За каждым было собственное судно, и на шнек поспешил только один — Свен.
Его сопровождали три святых отца рангом пониже и пятерка слуг, ощетинившаяся мечами. Рыцари моментально спрятали бледные лица за металлом шлемов. Абсалона прикрывали щитоносцы, его уносили куда-то влево.
«Значит, Свен!»
— Эй, олухи! Вы заснули там что ли? — крикнул верзила-телохранитель, ступив на мостки, — Осторожно, ваше преосвященство! Здесь доска выпирает!
Больше он ничего не добавил, потому что клинок руга отделил его упрямую голову от туловища.
— Йах-хо! — даны увидели перед собой невесть откуда возникшего берсерка, обнаженного по пояс атлета с коротко остриженными светлыми волосами и бритым лицом. В одной руке у руга был меч, в другой что-то типа кинжала, который не замедлил воткнуться в бок самого нерасторопного из слуг епископа. Тело берсерка пестрело татуировками рун и шрамами. Рот мстителя был испачкан кровью.
Оставалось четверо, и хотя со всех сторон на подмогу к ним уж спешили товарищи, данов нисколько не обрадовала предстоящая схватка.
— Убейте его! — коротко бросил Свен телохранителям.
Да, сказать — не то что сделать. Локоть Святобора уже свернул челюсть второму из противников, третий разглядывал свою отрубленную кисть, она еще перебирала пальцами, лежа на палубе. Берсерк-рыкарь закрутился, замельтешил, разметался в пространстве, раздвоившись. И встал рядом с человеком зверь, то сливаясь с ним в едином выпаде, то расходясь в откате, медведь — не медведь, и непонятно было, то-ли двое их там, то-ли один в двух обличьях, то-ли еще что, вовсе загадочное, но несомненно адского происхождения.
Когти зверя прочертили пять глубоких полос по груди четвертого из слуг. Пятый попытался достать оборотня копьем — не тут то было. Существо переломило древко, словно прутик, железко вошло в ухо последнего из защитников.
Монахи бросились наутек. Свен не отставал от них. Метательный нож, увязнув в рясе, кольнул епископа меж колец предусмотрительно одетой кольчуги.
Свен помянул нечистого и прибавил ходу.
— Отсекайте от воды! Взять живым бера, коль на свет из берлоги вышел! раздался сильный властный голос, на миг перекрывший все другие.
Это был его бой. Не один и не два раза вступал Святобор в схватку с противником намного превосходящим числом, а зачастую и оружием, выполняя волю богов. Но всегда, в любой драке, он знал, с чем, за что, и во имя чего он сражается, проникаясь божьим промыслом, и единясь со своими собратьями по роду, вере и оружию. Не было другого пути к страшной мощи берсерка, кроме как через непоколебимую уверенность в справедливости целей, в единственность выбранного способа их достижения. Вера делала непобедимым; усомнившийся лишался силы и погибал.
Рано понял эту простую истину Святобор.
Сбираясь в тот или иной поход, он сутками пребывал в священных рощах, постился, очищаясь, многократно твердил заклинания, покуда не чувствовал, что будущее сдается его духу, соглашаясь выстроиться по его плану.
Сейчас все было гораздо проще. На его землю пришел враг, враг многочисленный и жестокий, враг, стремившийся не показать свою силу, не завладеть добычей, не обложить данью, даже не отомстить за старую обиду. Этот враг хотел истребить род Святобора, растоптать его веру, стереть ругов с лица земли, а память о них — из сердец человеческих. Этот враг знал о своей силе, упивался ей, и не было от него ругам никакой пощады, никому — ни воинам, ни женам их, ни старикам с детьми.
Но не было пощады и врагу.
Все, что знал и умел Святобор, все, что вынес он из долгой и нелегкой жизни, все, чем располагал он, будь то заученный еще в отрочестве прием, тайное слово, известное лишь избранным и прогоняющее усталость, опыт сотен сражений, клинок, зажатый в руке, или любой из окружающих предметов — все сейчас служило только одной цели.
Убивать!
Убить врага! Убить врага и выжить самому…, чтобы убить врага еще и еще, другого врага, следующего врага, КАЖДОГО врага! Упоение боем всецело овладело им, он резал и рвал на части это ненавистное мясо, будто бер в овчарне, или раненный тигр, терзающий зарвавшихся сук. У него все получалось. Стрела!
Тренированное тело увлекает вниз, глубокий подсад со скрутом, словно на тренировке. Вот, еще одна — подсад «змеей».
— Быстрее, дуралеи! Если попадете в кого-нибудь своего — я возьму этот грех на себя! — крикнул Абсалон.
— Нет! Живым! Только живым! Этот рыцарь нужен мне! — заглушал его властный голос.
— Ваша светлость!
«Вот это да! Сам князь Альденбургский начальствует! Был бы словен или варин, звали бы Старградским! Да нет уж на карте богатого города, есть германское княжество!» — вспомнит Святобор позже. Сейчас это отложилось в его восприятии настолько, насколько было нужно для уничтожения противников. То есть — здесь главный или один из главных. Если его убить, остальные оробеют.
Вперед! В самую гущу! Стоны и вой искалеченных, предсмертные хрипы и ярость, страшная ярость… Чьи-то мозги испачкали сапог. Скользко… Не надо сопротивляться, надо использовать… Падает воин, придерживая уцелевшей рукой свои синие кишки… Воткнуть стрелу, как стилет, в забрало… Скрыться за чужим телом от меча… Главный уходит назад, команды глохнут. Два воина закрывают его щитами, не достать! Арбалетчики, много арбалетчиков на берегу… Еще один латник слева. Бросить его шеей на борт, шлем не спасет… Нырнуть под щит… Те, на берегу, они целятся… Лечь!
Бросок к мачте! Упасть, завизжать, завыть, притворяясь, проползти…
Нет, они не подходят, боятся, опять накладывают стрелы…
Труп дана падает в люк, за ним летит подпаленный огнивом смоляной пух, горючий даже после трех дней в воде. Из люка сразу начинает струится легкий дымок. Однако арбалетчики уже очень близко, они наступают, держа орудия у груди взведенными. От стольких стрел сразу не уклониться… Что же делать?
