Огарок лучины, выпав из поставца, зашипел в поддоне с водой и погас. Убогая холостяцкая обстановка дома погрузилась во тьму. Лишь окно выделялось чуть более светлым пятном сумеречного света звезд. Принц поворочался в постели крестьянина. Она была грязна и местами даже вонюча. Хорошо клопов не было. Или они еще не успели добраться до него сквозь одежду?
Кан-Тун прислушался к сопению крестьянина и посвистам гвардейца. Крепко спят. Отвернулся к стене.
Здесь глаза не отвлекало светлое пятно окна. В замке были совсем другие окна. Высокие, стрельчатые. Забранные витражами.
А если открыть окно его комнаты и высунуться наружу, то совсем рядом будет крыша тронного зала. И если прокатиться на скрипучем ставне, то можно прогуляться по замшелой черепице. Возле левой башни, на другой стороне крыши зала, есть маленькое слуховое оконце, и пройдя в него можно оказаться в крохотной каморке.
Каморка эта была наполнена старым хламом, тряпками, уже никому не нужными и потому эту каморку не отпирали уже много лет, а может, думалось юному принцу, даже несколько столетий. И кто тогда знает, что здесь можно отыскать? Принц искал, но, почему-то, ничего не отыскивалось.
Он никому не показывал свое убежище, это были только его владения. Старший брат Ун-Тун ходил всегда надменный и напыщенный, ведь он был первым наследником, ему, никому другому, предстояло принять бразды правления и твердой рукой вести корабль государства. Он всегда подчеркивал это остальным принцам и особенно Дун-Туну, второму принцу. Они всегда шумно ругались, кричали, размахивая руками, пока были детьми, дрались, а потом, повзрослев, Дун просто уходил прочь.
С этих пор он стал отличаться от прочих принцев особой необузданностью и отчаянностью забав. Отроком еще ходил в одиночку на вепря, нырял в самую пучину бурного потока, переодевшись простолюдином, гулял по городу, задирая взрослых. Рос сильным и ловким, но отчаянность его и погубила. Он сорвался с крыши, гуляя по самому коньку, и разбился на смерть. Случайно. Так об этом было сказано.
А Ун продолжал пенять первородством уже третьему принцу Рен-Туну. Тот отличался тихим нравом, а, повзрослев, и вовсе не часто появлялся в мужском обществе, предпочитая сеновалы и тихие уголки в компании смазливых девиц.
Однако каждого из них воспитывали как будущего государя. Мало ли что может случиться со старшими принцами? История государства знала случаи, когда и шестнадцатый принц принимал правление.
— Вы, и никто иной, хозяева этой земли, — говорил им отец, — вы благословенны самими богами…
— Постой, отец, — прерывал Дун, — но как раз за благословением нас и посылают вверх по лестнице, выходит, что первый наследник правит без всякого благословения, а как регент?
— Если богам угодно, чтобы Восходящие не вернулись, — степенно отвечал отец, — значит, они благословляют уже принявшего правление. Знайте, дети мои. Знайте, что все, что есть на этой земле, и все, кто живут на ней — ваша собственность. Вы — хозяева этого и господа. Выше вас лишь старшие братья, отец и боги.
— Погоди, отец, — вновь прерывал второй принц, — но в нашем государстве много людей считаются свободными, а ты говоришь, что они наши — рабы. Как так?
— Пусть они считают так, как им хочется, — все так же спокойно и степенно отвечал отец, поглаживая бороду, — важно, чтобы вы знали что вы истинные их хозяева. Что любой простолюдин жалок в сравнении с вами…
Кроме этих бесед принцев учили и верховой езде, и владению оружием и многому другому. Надо ли говорить, что относились они к этому, как ко всякой другой учебе, пытаясь пропустить занятие при малейшей возможности?
Кан-Тун мало думал о предстоящей своей судьбе, принимал все, связанное с привилегиями его семьи как данное. И не прислушивался к словам своего старого верного слуги, который начинал иногда поучать:
— Учитесь, светлый принц, — кряхтел он, старательно вычищая камзол принца от следов очередного похождения, заменившего урок, вы только и есть надежа вашего народа. Народ-то он же темен. Вот как я. И без вас беспомощен. Вы только и способны решать за нас…
Принц принимал это лишь как похвалу своему происхождению, не задумываясь о смысле этих слов.
Но все же принцы росли во многом предоставленные самим себе. И Кан-Тун проводил в своей каморке большую часть времени, мечтая о том, каким правителем он будет. Будет, не смотря на все препятствия, выдвигаемые судьбой.
А потом он открыл тайный ход. Отодвинув какой-то ящик в своей каморке, случайно задел какой-то камень кладки, и часть стены отошла в сторону, с жутким воем ржавого железа.
Там в темном и пахнущем затхлой сыростью проходе оказался целый мир, полный тайн и загадок. Теперь в распоряжении принца был весь дворец. Он мог безнаказанно лазать на кухню, добывая самые лакомые куски. Мог слышать и видеть все, что происходит в замке в каждом уголке. Хотя, этот лабиринт и таил множество опасностей. Однажды, принц проблуждал целые сутки в поисках выхода. Продрог, оголодал и уже боялся, что никогда не выберется из этих переходов.
А один случай он всегда вспоминал со смехом. В одной из комнат он застал молодого придворного, который приставал к служанке. Тот говорил красивые слова, яростно клялся в верности, но она вырвалась и, смеясь, убежала. Это удивило принца, поскольку он видел этого придворного с совершенно другой женщиной. Гораздо чаще и гораздо более искренним. Не привыкший усмирять свои желания, он прямо из своего укрытия спросил:
— Почему ты клялся ей, ты же ее совсем не любишь?
— Кто здесь?! — всполошился придворный и даже выхватил меч.
Глядеть на его обеспокоенное лицо было так смешно, что принц прыснул и, смеясь, вышел из-за панели, скрывавшей потайной ход.
— Ах ты, маленький мерзавец, — сразу прекратил суету придворный, — вот я тебя сейчас ремнем!
— Нет! Скажи, скажи! — капризно потребовал принц, — зачем?
— А может тебя выпороть, все-таки?
— А я все папке расскажу!
— Ладно. Скажу. Ты уж меня извини, что я так по-простецки. Просто до Ёнка надоел этикет, — присел придворный на диванчик, всякий аристократ при дворе, должен быть политиком, а политик должен быть дальновидным и предусмотрительным. Вот эта служанка, знаешь, кто она?
— Нет! — помотал головой принц.
— Это служанка самой герцогини Врельской! Она ей про меня расскажет всякого хорошего. Глядишь, та мной и заинтересуется. Да и вообще, герцогине муж все тайны рассказывает, а та своим служанкам их передает, так что я в накладе не останусь! — придворного это радовало.
Но была еще одна сцена, невольным свидетелем которой, был принц.
