Джудит Тарр - Солнечные стрелы

Он не смотрит мне в лицо, произнес Эсториан, когда тяжелые двери спальни закрылись. Чего они все боятся? Что я напущу на них порчу?

Такова их вежливость, сказала Сидани. Что Скиталица делает в его опочивальне, Эсториан не знал. Она свободно ходила везде, где ей хотелось, и стража, по-видимому, мало что значила для нее. Равно как и деликатная боязнь нарушить чье-либо уединение. Впрочем, Эсториан был рад ее видеть. Он испытывал потребность выговориться, а придворные, лоснящиеся от раболепия, были плохими собеседниками для своего господина. Годри ушел проверить сенелей, Вэньи... Вэньи он нигде не мог отыскать, она где-то пряталась, ей абсолютно наплевать, хорошо ему сейчас или плохо. Потеряв ребенка, она стала просто невыносимой: молчала, не давала ему прикоснуться к себе, не принимала ничего из его рук и откровенно тяготилась его присутствием. Сидани выглядела так же, как и всегда. Она сидела на скамеечке возле пышного кресла, обхватив колени руками. Эсториан остановился напротив нее, тяжело дыша. Не от ярости или гнева. Просто воздух здесь был каким-то странным. Порой он чувствовал симптомы удушья и под открытым небом.

У тебя развивается болезнь замкнутого пространства, сказала Скиталица. Тебя повергает в трепет Кундри'дж-Асан.

Как мне вести себя с ними? спросил он, игнорируя ее заявление. Она пожала плечами.

Тебе следовало родиться в крестьянской семье.

Ну уж нет. Он опустился на ковер возле ее ног. Такая участь была бы мне ненавистна. Я стал бы желать большего. Мне и сейчас мало себя самого. Мне хочется стать мудрым и сильным.

Пока что ты только высокомерен, ответила Сидани. А мудрость... Она непременно к тебе придет, если ты проживешь достаточно долго.

А сейчас?

Нет, сказала она. Сейчас ты только избалованное дитя. Неинтересное, грязное, потное, которому пора пописать и отправляться к своим слугам. Ступай в туалетную комнату, милорд. Она умела задеть его, не прилагая особых усилий. Он оскалил зубы.

Не знаю, зачем я держу тебя при себе?

Не ты удерживаешь меня. Меня удерживают твои несравненные душевные качества: скромность, доброта, застенчивость... Он рассмеялся. Он все еще продолжал сидеть возле нее, хотя упоминание о туалетной комнате было вполне своевременным.

Здравомыслие, непритязательность, мягкая, как у рыси, походка, продолжил он перечень, бородка, которую так любит Вэньи... Его кадык непроизвольно дернулся.

Вэньи избегает меня. Она считает, что я ее предал.

Нет, дитятко. Она выпрямилась и пристально посмотрела на него. Вэньи винит во всем только себя.

Она считает, что мне все равно. Но это ведь был и мой ребенок.

Разве тебе сейчас так же плохо, как ей? Он ничего не ответил. Сейчас он был весь поглощен пришедшей ему на ум мыслью.

Все будет хорошо, нужно только убедить в этом мать. Вэньи оправится и родит мне нового малыша. И тогда сама собой отпадет надобность в женитьбе на асанианке...

Да, дитятко, иногда твою глупую голову посещают светлые мысли. Действительно, закон Солнцерожденного гласит, что первенец императора, не важно девочка или мальчик, получает право наследовать трон после него. В законе ничего не сказано о том, что мать наследника должна быть знатного рода.

То-то и оно. Он наклонился и подтянул носки. Они ждут меня... там. Толпы народа. Женщины любых сортов и размеров, но, к сожалению, окрашенные в один цвет. Боюсь, их вид может испортить мне аппетит.

Они не так уж плохи, заметила Сидани.

Спорим, что меня вытошнит! Она ничего не ответила. Она умела не замечать его глупых выходок.

Помни одно, сказала она, помедлив, эти люди вовсе не исчадия ада. Даже если у них желтые, как осенние листья, глаза.

Ничем не могу им помочь.

Перестань дурачиться.

Они убили моего отца.

Твоего отца убил сумасшедший дурак, и хватит скулить об этом. Целый народ не может быть повинен в преступлении, каким бы ужасным оно ни было.

Я не желаю слушать все это, выдохнул он сквозь стиснутые зубы. Эту присказку твердят мне без конца и мать. и Айбуран, но их слова ничего не значат. Я брюхом чувствую, что здесь к чему. Асаниане несут смерть.

Чушь! рявкнула Сидани. Ты раздражен и снедаем собственной желчью. Желчь застит правду в твоих глазах.

Откуда ты знаешь, что правда, а что нет? спросил он хмурясь. Она одарила его убийственно сладкой улыбкой.

Я живу немножко дольше, чем ты. И знаю, что глоток свежего воздуха и небольшая прогулка тебе вовсе не повредят.

Возможно, проворчал он. Как думаешь, что они скажут, если я сорву крышу с дворца в Кундри'дж-Асане?

Что ты полный идиот. Впрочем, ничего другого они и не ждут от грязного варвара. Иди умойся. Она умела вовремя унять его ярость. Эсториан рассмеялся и, смеясь, поднялся на ноги. Он уходил из опочивальни в добром настроении. Баня была совсем неплохой. Они обрили бы его наголо и лицо, и череп, и тело, если бы он вовремя не запротестовал. Купали его умелые банщики, молодые мужчины, а один был пожилой и безбородый, скорее всего, евнух. Он-то и подступил к Эсториану с опасной бритвой, даже рискнул подобострастно улыбнуться, заглянув господину в глаза. Эсториан лоснился, как Юлия, умащенный ароматными маслами. Затем его одели, но не в десяток императорских мантий, а просто в комплект расшитых золотой нитью одежд, включающих мягкое, льнущее к телу исподнее, подмантию и верхнюю накидку, похожую на плащ, ослепительно белую. Все это пришлось ему впору, чем он был немало удивлен, ибо если на востоке его рост мог считаться средним, то здесь он возвышался над своими желтолицыми подданными, как пожарная каланча,

значит, платье было пошито по снятым с него прямо в купальне меркам. Даже будучи необутым, как и полагается властителю в своем дворце, он все равно выделялся из толпы низкорослых аборигенов. Слуги лорда Мияза принесли императору зеркало великолепно отполированную серебряную пластину, в которой он, даже не нагибаясь, мог рассмотреть себя с головы до пят, Эсториан остался доволен осмотром: пышная курчавая бородка, от пущенная в пути, придавала его лицу выражение значительности и силы. Над ней янтарем горели широко посаженные глаза. Шляпы ему не подали, капюшона при плаще не имелось, и он понял, что ему весь вечер придется ходить с непокрытой головой. Высокий слуга оттенил его брови кисточкой, обмакнув ее в золотую краску, волосы не тронул, и они, не схваченные даже тесьмой, свободно ниспадали на плечи. Они постарались на славу, однако темное бородатое лицо его и рост, по асанианским меркам, наверное, казались уродливыми. Ворона в стае зябликов , внутренне усмехнувшись, подумал он. Ладно, пойдем посмотрим на них. Представим, что их мысли приятны. Евнух, оказавшийся главным в толпе слуг, повел его из ванной вниз по широкому коридору. Эсториан заметил, что его стены увешаны гобеленами, изображавшими любовные сцены. Воздух здесь был насыщен благовониями, откудато доносилось нежное мурлыканье. Он остановился.