Неужели прервали трансляцию? Или что-то случилось такое, что люди отошли от телевизоров и кинулись к окнам? Или...
- Спасибо, господин Банев, - сказал ведущий и, повернувшись к камерам, завершил: - А мы прощаемся с вами. До встречи в следующую пятницу!
В эфир пошла заставка программы, все поднялись, расслабились и зашумели. Подошел режиссер, дружески приобнял за плечо, пожал руку:
- Все очень здорово получилось, вы молодец, Банев.
Какая-то девчонка в наушниках смотрела на него восторженными глазами, слева и справа двое охранников в сафари тревожно переговаривались с кем-то, прижимая к щекам плоские трубочки и совсем неслышно шевеля губами. Только теперь он понял, что это его персональная охрана.
- Где Селена? - спросил Виктор.
Спросил то ли у этих мальчиков, то ли у ведущего, а может быть, у режиссера. Ему было не важно, кто ответит. Но ответить не успел никто.
Дверь в студию распахнулась, и Селена влетела собственной персоной. Успевшая переодеться в сафари, полностью экипированная к бою, она была возбуждена, изящно растрепана (да, да, именно так - изящно растрепана!) и стволом вниз держала легкий десантный автомат со вторым магазином, прикрученным изолентой к первому по старой военной привычке.
- Всем оставаться на местах! - приказала она. - Виктор! Быстро, за мной!
За дверью их ждал Фарим, тоже с автоматом. Ребят, вышедших вместе с Виктором, он тут же направил вниз для усиления входного контроля, а Баневу бросил совсем коротко "Пойдемте" не допускающим возражений тоном и торопливо зашагал по коридору. Замыкала это шествие Селена, и Виктор, оглянувшись, спросил:
- Что случилось?
- Президент сложил полномочия.
- Когда?
- Только что.
- До моего выступления или после?
- Во время.
- Весело, - сказал Виктор.
И в этот момент в длинном студийном коридоре погас свет. Похоже, он погас во всем телецентре. Потому что уже в следующую секунду раздались крики, много криков, а затем началась стрельба.
- Идите только по левой стенке, - свистящим шепотом распорядился Фарим. - Сворачиваем в первый же проем.
Очередь трассирующих пуль на мгновение осветила коридор, и Виктор увидел тот боковой проход, куда они бежали, цепляясь за стену. Они успели повернуть, промчаться до двери на запасную железную лестницу и, ощупью находя перила, взлететь на целый пролет, когда где-то под ними, кажется в том самом коридорчике, оглушительно жахнуло и тут же потянуло едким противным дымом.
Задыхаясь и кашляя, они скоро выбрались на пустующую смотровую площадку. Здесь стояла тишина. За огромными окнами расстилалась вечерняя столица, окутанная в эти часы мягкой золотистой дымкой. Улицы выглядели удивительно мирно.
Фарим огляделся и достал из переднего кармана свое переговорное устройство.
- Ну вот, - сказал Виктор, - все было зря.
- Что было зря? - не поняла Селена.
- Зря я распинался. Проповеди читал с экрана... А вы опять стреляете.
- И все-таки ты ничего, ничего не понимаешь, - улыбнулась Селена.
- Пошли, - сказал Фарим, - вертушка ждет нас.
13
Они поднялись на самую крышу телецентра и по застекленному переходу побежали к вертолетной площадке. Очень хорошо, что переход был застекленным. Невероятно усилившийся ветер гнул могучие антенны на углах здания, срывал с деревьев сухие листья вместе с ветками, а с прохожих шляпы и кепочки, ветер буквально вырывал из рук у людей сумки, пакеты, коробки, и все это кубарем, вперемешку летело по тротуарам и мостовым. Начиналась паника.
Их бы всех троих, конечно, снесло с крыши, не будь здесь этого застекленного перехода. Пилот уже отчаянно ругался. Это было видно по его лицу в целом и по яростной артикуляции в частности. Не слышно было ровным счетом ничего: к жуткому вою ветра добавлялся еще и шум вертолетного движка.
- Машина бронированная? - проорал Виктор на ухо пилоту, когда они сели.
- Да, - ответил тот.
- Это хорошо! - еще громче закричал Виктор.
- Я тоже так думаю, - в последний раз надорвал глотку пилот и выдал всем наушники.
Теперь они могли общаться нормально. Но говорить почему-то совсем не хотелось. Никто просто не понимал, о чем можно говорить в такие минуты.
Пилот сразу взял курс на север, и они пролетели практически над центром столицы. Кто-то постоянно запрашивал их по радио, и пилот отвечал стандартными позывными, иногда добавляя отрывочные слова паролей и кодовые номера. Стрельбы нигде видно не было, но по отдельным улицам уже ползли танки, на других выстраивались в цепи полицейские и спецвойска, безоружные люди поспешно разбегались по домам, озверевший ветер гнал целые реки мусора, из которых на площадях образовывались маленькие смерчики. А президентский дворец горел. Тихо, торжественно, красиво, отбрасывая карминные отсветы на погружающийся в сумерки город. Раненых, обгоревших и задохнувшихся из огня не выносили. Не было там, похоже, никого. И никто не спешил тушить этот гигантский пожар. Просто вокруг стояло оцепление из гвардейцев, строгих и неподвижных, как почетный караул. "Не хватает траурных повязок на рукавах", - подумал Виктор.
- Ну, это они зря, - проворчал Фарим.
- Почему зря? - возразила Селена. - По-моему, очень красиво.
- Сколько раз уже горела эта хибарка? - спросил пилот.
- Два, - сказал Виктор, - сегодня - третий.
- Ну вот, значит, последний, - заключил пилот.
- Правильно! - подхватила Селена. - Три раза в сказке бывает.
- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! - провозгласил Фарим. Режьте меня, не буду отстраивать заново президентский дворец!
А пилот, услышав фразу из старой доброй песни былых военных соколов, оживился и начал насвистывать бравурную мелодию.
- И вместо сердца - пламенный мотор! - весело подпел Виктор в конце музыкальной фразы. - Господи, какую же чушь мы пели когда-то!
Потом увидел в бардачке у пилота фляжку и спросил, что там.
- Виски, - сказал пилот. - Угощайтесь, господин Банев.
Виктор хлебнул и предложил ребятам.
- Нет, я - пас, - жестко сказал Фарим.
А Селена сделала глоток, и весьма ощутимый. Ей, наверно, было тяжелее других в этот момент. Они все четверо дурачились и шутили, как дурачатся и шутят солдаты перед атакой, добиваясь максимального расслабления, чтобы потом, когда раздастся приказ, вмиг отбросить все лишнее и превратиться в один стальной сжатый кулак, готовый к бою. А Селена слишком много знала и слишком тонко чувствовала, она уже не могла теперь быть просто солдатом, просто бойцом.
Столица осталась позади. Пилот поднял машину выше, подкорректировал курс, и они пошли на форсаже, выжимая шестьсот километров в час или сколько он там мог, этот последний шедевр военной науки.
