— Вон палестра — там тренируются атлеты… Гимнасиум… Священная роща…
Священная роща — Альтис — встретила их таинственным шелестом листвы и благодатной тенью. Здесь стояли бронзовые статуи победителей предыдущих Олимпиад, отлитые лучшими мастерами Греции.
— Значит, думаешь, и для твоей скульптуры здесь местечко найдется? — не упустил случая подпустить шпильку спутник Тилона.
Близ алтаря Зевса-громовержца они замешкались — их обошла торжественная процессия. Белые одежды людей были богато расшиты золотом, пурпурные ленты вились на ветру — одна из них задела Тилона по лицу. За процессией тянулись опрятно прибранные рабы: одни тащили на плечах, сгибаясь от тяжести, подарки верховному божеству, другие подгоняли животных, предназначенных для жертвенного заклания.
Пройдя через священную рощу, Тилон и его спутник вышли к самому величественному строению долины Алфея — храму Зевса Олимпийского. У входа толпились люди, желавшие проникнуть внутрь храма.
В храме было прохладно. Неизвестно откуда струился ветерок, обвевая разгоряченные лица. Сводчатые стены уходили ввысь, теряясь в полумраке. Мимо них прошел служитель, размахивая кадильницей с тлеющими благовониями. Кучки посетителей либо застыли в благоговейном молчании, либо переговаривались еле слышным шепотом — настолько подавляла торжественность величественного помещения.
Немного привыкнув к обстановке, молодой атлет и его спутник — Тилон так и не спросил, как его зовут, — двинулись в глубину храма. Здесь на троне из чистого золота восседал сам Зевс. Благородный металл тускло сверкал под узким лучом света, который падал откуда-то сверху — быть может, с помощью сложной системы зеркал. Сам Зевс был изваян из слоновой кости. Глаза божества были сделаны из драгоценных камней. На голове покоился золотой венок, в точности воспроизводящий венок из ветвей дикой оливы, которым увенчивался победитель Олимпийских игр. На правой ладони Зевса стояла, словно устремленная вперед и ввысь, статуя Ники — Победы. В левой руке Зевс держал скипетр, увенчанный когтистым орлом.
— Зевс на троне, работа Фидия… Одно из семи чудес света, — благоговейно прошептал Тилон, поймав взгляд своего спутника, и тот впервые с уважением посмотрел на него.
«Он точно похож на Пелопа», — подумал Тилон, глядя на сидящего Зевса. Лицо божества было добрым, задумчивым. Курчавые жесткие волосы низко спускались на лоб, разрезанный вертикальной складкой.
Затем они долго бродили среди бесчисленных палаток и шалашей, которые стихийно выросли на берегах Алфея.
Тилон жадно всматривался в лица встречных. Он и жаждал встретить кого-нибудь из Спарты, и в то же время опасался этой встречи. Из одной палатки им призывно помахали рукой, и спутник Тилона устремился туда, донельзя довольный тем, что повстречал земляков.
— Прощай, парень! — крикнул он Тилону с улыбкой. — Желаю тебе поменьше хвастаться!..
Тилон рад был одиночеству: признаться, словоохотливый спутник уже давно тяготил его, хотя и сообщил много интересного.
Внимание юноши привлек огромный камень, стоящий на высоком пьедестале. Камень сверху был снабжен ручкой, отчего напоминал колоссальную гирю. С одной стороны на камне была выбита надпись, уже слегка подпорченная непогодой, но еще достаточно четкая, чтобы ее можно было разобрать. Напрягая память, Тилон припомнил уроки, которые тайком давал ему в агеле Филлион, единственный грамотный человек во всем военно-спортивном лагере: он прутиком чертил на песке буквы и объяснял Тилону их значение, едва выдавалась свободная минутка. Однажды, застав их за этим занятием, ирен жестоко избил обоих своим ореховым посохом. Но уроки Филлиона не прошли даром… С огромным трудом, складывая буквы в слова, Тилон прочел вслух выбитую на камне надпись: «Би-бон под-нял ме-ня над го-ло-вой од-ной ру-кой…» Далее шла дата установления олимпийского рекорда.
Юноша настолько был ошеломлен новыми впечатлениями, что только к вечеру вспомнил строжайшее напутствие Пелопа: «Как только прибудешь в Олимпию, разыщи главного элладоника и представься ему. Скажешь, что ты занесен в списки соревнующихся».
Главный элладоник — спортивный судья Олимпиады — долго и придирчиво разглядывал худощавого юношу. Уж больно тонка его талия и бледны щеки. Но широкие плечи и мощные мышцы ног изобличают неплохого атлета. Элладоник глянул в свои записи.
— Тилон из Спарты, говоришь? Да, ты записан год назад Пелопом, гражданином Афин… Где же ты бродишь так долго? Все участники нынешних Олимпийских состязаний уже явились.
— Я… бродил долиной Алфея… — смущенно потупившись, пробормотал Тилон.
— Это другое дело. Человеку, впервые попавшему в Олимпию, действительно есть что посмотреть, — смягчился главный элладоник. — Ты весь год тренировался в прыжках?
— Весь год, — поднял голову Тилон.
— Почтенный Пелоп за тебя поручился, — сказал главный элладоник. — Я знал его немного по Афинам… И всегда уважал. Так и передай ему, когда возвратишься.
После паузы элладоник окинул взглядом запыленный плащ и усталое лицо Тилона и произнес:
— А теперь ступай в бани и гимнасиум, раб укажет тебе дорогу. Отдохни, приведи себя и одежду в порядок и готовься к олимпийской клятве. А вещи, — кивнул элладоник на сверток, который Тилон крепко держал под мышкой, — можешь оставить в гимнасиуме. Их никто не украдет.
…Но вот все позади — и торжественный ритуал, предшествующий спортивным состязаниям, и олимпийская клятва. Наступил миг, к которому Тилон шел всю свою сознательную жизнь.
Повинуясь распорядителю Олимпиады, Тилон вместе со своими соперниками-прыгунами покинул зал, предназначенный для атлетов, ждущих начала состязаний, и нестройная процессия по специальному проходу вышла на поле стадиона. Только теперь, при виде своих мускулистых, ловких и уверенных в себе соперников, сомнение закралось в душу Тилона. Общие насмешки вызвал пакет, с которым Тилон ни за что не хотел расстаться, несмотря на неудовольствие распорядителя.
Рев толпы на стадионе в первую минуту оглушил Тилона. Сорок тысяч человек заполнили трибуны до отказа. Выкрики, топанье ног, подбадривающие возгласы слились в единый гул — так шумит море в непогоду.
Шагая под звуки флейты вместе с другими спортсменами к скамме, Тилон немного замешкался и приотстал от остальных, жадно озирая трибуны. Но отыскать коголибо в этом море оживленных лиц было, конечно, невозможно.
— Не робей, юноша! — шепнул ему распорядитель, неверно истолковавший поведение Тилона. — На Олимпиаде и проиграть не стыдно… Да брось ты свой сверток, в который раз говорю! Упрямец! — прошипел распорядитель, подобно рассерженной змее, и сделал попытку выбить сверток из рук Тилона, но тот ловко увернулся.
